Винтервуд
Шрифт:
Обстановку разрядил кто-то из слуг, сообщив, что пришли певцы, исполняющие рождественские песнопения; они ждут внизу, в холле. Шарлотта была рада предотвратить назревавшую сцену.
— Пошли, Тедди, Саймон, Флора — впрочем, нет, детка, тебе, наверное, не следует. — Она быстро нагнулась над Флорой, чтобы поцеловать ее в лоб. — Ты слишком возбуждена и должна отдохнуть. Бедняжечка моя, эти глупые разговоры про грабителей заставили забыть про твое маленькое чудо. Но мы с папой счастливы до слез. — У Шарлотты и в самом деле были на глазах слезы. — Ты по-прежнему можешь двигать ногами?
— Да, мама, если попытаюсь, я смогу пройти через всю комнату.
— Не надо, не пытайся. Лежи спокойно. Папа завтpa с утра пошлет
В галерею доносились мелодичные голоса. Свет свечей, падавший на лицо Флоры, придавал ему сияющий, но бесплотный вид; вся ее смешная взрослость испарилась перед лицом свершившегося с ней чуда.
«Однажды в граде царя Давида...» — слышались голоса поющих, и Лавиния, взглянув на Флору, невольно произнесла:
— Ты похожа на рождественского ангелочка.
Флора мигом рассеяла эту сентиментальную иллюзию: она села и принялась жаловаться, что никто не обращает на нее внимания:
— Они говорят, что любят меня, а на самом деле вовсе нет. Папа уходит гоняться за грабителями, а мама заявляет, что все должны слушать эти глупые песни. А у вас, мисс Херст, такой вид, как будто кто-то умер.
Лавиния заставила себя рассмеяться:
— В самом деле? Может, это потому, что теперь ты больше не будешь во мне нуждаться. Тебе нужна уже не нянька, а настоящая гувернантка.
— Мисс Херст! Ничего подобного! Если вы будете говорить такие вещи, я откажусь ходить.
— Сомневаюсь. Ты убедишься, что это слишком заманчиво — снова иметь возможность ездить верхом, играть в различные игры, танцевать и, может быть, путешествовать. Твой папа, возможно, снова повезет тебя в Венецию.
— Мисс Херст, почему вы все это говорите?
— Просто строю предположения. — Лавиния вдруг опустилась на колени и обняла маленькое тельце. — Ах, детка! Маленькая моя! Я так за тебя рада! Вот я и плачу. Скажешь тоже — как будто кто-то умер!
Флора снова зашевелилась в ее объятиях. Голос у нее был неуверенный, испуганный:
— Но, мисс Херст, кто же все-таки позвонил в колокольчик бабушки Тэймсон?
Похоже было на то, что эту загадку никогда не удастся разгадать. Дэниел вернулся и сообщил, что всех слуг разбудили и приказали самым тщательным образом обыскать дом. Но разве трудно было грабителю скрыться, воспользовавшись приходом певцов и связанным с этим шумом? Звонок, несомненно, звонил, потому что его нашли лежащим на полу, как если бы кто-то в темноте нечаянно уронил его. Жаль, что служанки растерялись от страха и не остались ждать, чтобы увидеть, кто выйдет из комнаты. Весьма возможно, кто-то в самом деле устроил розыгрыш.
— Да благословит Бог тех, кто это сделал, — сказал Дэниел, глядя на лежащую Флору. — Если мы поймаем грабителя, я с радостью отпущу его на все четыре стороны. Я даже суну ему в карман соверен. А теперь уложим это дитя в постель.
— Ах, папа! Я слишком счастлива, чтобы ложиться спать. Все равно я не усну.
Лавиния сомневалась, чтобы кто-либо в эту ночь был способен заснуть. Однако усталость Флоры оказалась сильнее ее возбуждения, она вскоре угомонилась, и дыхание ее выровнялось. Лавиния стояла у окна и глядела на свет звезд, изливавшийся на тихий парк. Там, внизу, был синий сад Флоры с лазоревыми цветами травы-горчанки, красовавшимися даже среди зимы; там печально смотрело в небо каменное личико младенца; там была терраса со сфинксами; длинная, заросшая кустарником тропинка к Храму Добродетели, скрывшемуся среди рододендронов под сенью плакучей ивы; и озеро, вода которого блестела темным зеркалом у подножия холма. Часы на здании конюшни отбивали каждый час, белые голуби хлопали крыльями и тихонько ворковали, розы в саду были подстрижены с аскетической аккуратностью, большое тисовое дерево, напоминавшее по форме китайскую пагоду, казалось совсем черным, персиковые и абрикосовые деревья, ветви которых опирались на подпорки, с геометрической точностью располагались вдоль красной кирпичной стены; вдали тянулись по-зимнему темно-коричневые поля, а на горизонте виднелась узенькая серебряная полоса моря. Над всем этим миром царила какая-то непонятная грусть. Теперь она уже никогда не увидит абрикосовые деревья в цвету, не увидит ее крестоцветов, колокольчиков и незабудок, которые распустятся во Флорином саду, пламенных рододендронов среди кустарников, солнца, сверкающего на глади озера.
В небе засветилась рождественская звезда, а для нее это означало одно — конец.
Она снова зажгла свечу и присела к письменному толу, чтобы сделать новую запись в своем дневнике.
«Все легли спать, а я все еще сижу в этом красном дорогом платье, надеть которое меня заставила Флора. Я совсем не похожа на Золушку, ноги которой новь перепачканы золой, но даже выразить трудно, до его же я чувствую себя именно Золушкой. Все кончено. Если я помогла выздоровлению Флоры, то жалеть не о чем, пусть даже мне пришлось заплатить за это своим будущим счастьем. Быть может, именно так мне суждено было искупить свою вину, подобно тому, как Робин сейчас искупает свою, сидя в тюрьме. Не сомневаюсь, что Дэниел оправится от любого удара, который могла нанести его чувствам. Думаю, что мужчины вполне на это способны. Ну а я? Станет ли мое лицо каменным оттого, что я никогда больше не буду смеяться? Стану ли я мучить ни в чем не повинных детей или старых дам, которых мне суждено будет опекать в грядущие годы?
Рождественская звезда сверкает. Она знаменует собой любовь, я же должна вырвать любовь из своего сердца.
Завтра Флора снова начнет ходить. Доктор Манроу, тот глупый полуслепой старик, который не мог понять, то произошло с Вилли Джоунзом, объявит свой вердикт. Если он окажется благоприятным, отец Флоры начнет готовить ее к большому и долгому путешествию, мальчики уедут в школу.
А Шарлотта? Что будет с Шарлоттой? Оставят ли ее одну? Что-то явно произошло между ней и Дэниелом, может, он все-таки не поверил в то, что она сама выпила опий? Уж не потому ли он не хочет допускать никакого риска с Флорой, богатой маленькой девочкой? Может, он считает... Если это так, то виновата в этом я.
Я посеяла в его душе подозрения. Я толкала его на мысль, что Шарлотта или, может, ее алчный кузен настолько одержимы жадностью, что... Мысль эта слишком ужасна, чтобы доверить ее бумаге. Но Шарлотта неуравновешенна. Сегодня в ее глазах снова мелькало безумие. У нее был такой испуганный вид, как если бы на она самом деле верила в призраки. Но в такие, у которых могли быть все основания желать ей беды. Основания? А теперь что я такое выдумываю? Бедная леди Тэймсон, возможно, и не питала к ней особой любви, но с чего бы ей желать вернуться с того света, дабы причинить вред Шарлотте?
Кто-то, но, конечно, не призрак, наверняка позвонил в этот колокольчик. Невозможно, чтобы вдруг возвратилась Элиза, которая так тосковала по звонку леди Тэймсон. Странно, что она не ответила на мое письмо. Может, еще слишком рано ожидать ответа. Я надеялась повидаться с ней у ее сестры в Норфолке и посоветоваться насчет нового места для себя. Мы обе, если можно так выразиться, жертвы Винтервуда.
Я так любила Винтервуд...»
Огонь в камине угасал, Лавиния положила перо, чтобы достать носовой платочек. Она плакала. Вот уж совсем бесполезное занятие! Сейчас не время вспоминать прикосновение губ Дэниела. Надо быть практичной, как и советовал ей Дэниел, и смотреть в лицо горькой реальности.