Винтервуд
Шрифт:
— Если только вы привезли в Винтервуд вовсе не вашу тетку...
Раздался громкий треск, и тонкая чашечка с блюдцем из мейсенского фарфора разлетелись вдребезги, ударившись о камин. Все вокруг было забрызгано чаем.
Шарлотта вскочила, ломая руки:
— Позвоните, вызовите слуг, пусть уберут осколки. Какая, же я неловкая! У меня руки окоченели от холода. Где Дэниел? Где Джонатан? Ну где же Джонатан?
Вид у нее был такой, словно она ожидала, что Джонатан таинственным образом исчезнет. Но он все еще был тут. Именно в этот момент он вошел в комнату; по-видимому, к нему вернулась его прежняя самоуверенность.
— Я опоздал. Простите, — сказал он. Он принял из рук Лавинии чашку чаю. — Совсем забросил вас, мисс Херст. — Его глаза, по обыкновению многозначительно, посмотрели на нее. — Но, уверяю вас, это лишь временно. — От него исходил еле уловимый запах виски. Он не признавал таких вещей, как возложение цветов на могилы. Он побывал в деревенском трактире, чтобы укрепить свое мужество иным способом. Ему тоже необходимо было вытеснить из сознания мысли о таинственной женщине в Венеции — если только действительно существовала женщина, написавшая письма почерком той, что уже не было в живых.
Дэниел появился, уже когда чаепитие закончилось. Он был в одежде для верховой езды и также извинился за опоздание. Он сказал, что ездил в Дувр, чтобы лично отправить с поездом письмо мистеру Маллинсону. Он собирался сам поехать в Лондон, но боялся, что в связи с Рождеством старика могло не оказаться дома. Да и вообще — он обвел глазами комнату — в это время года он предпочитает не отлучаться из дома.
— Где Флора, мисс Херст?
— Она отдыхает, мистер Мерион. Ей все время хочется быть на ногах. Она не верит в происшедшее чудо, если не получает ежеминутного его подтверждения. Мэри поит ее чаем у нее в комнате.
— Дэниел, почему ты продолжаешь беспокоиться о Флоре? — раздраженно спросила Шарлотта. — Сейчас это уже ни к чему.
— Надеюсь, что так, — загадочно ответил Дэниел, посмотрев на нее долгим взглядом.
Будь у нее в руках чашка, она бы наверняка опять ее выронила, подумала Лавиния. Что-то произошло между нею и Дэниелом. Может, подозрение подтвердилось? Или, быть может, Дэниел с самого начала верил в ее догадку об опии в шоколаде Флоры?
— Шарлотта права, — вдруг заявил Джонатан. — Сдается мне, есть лица, о которых стоило бы потревожиться гораздо больше, чем о вашей избалованной дочери. — И тут он выдал свое сенсационное сообщение. — Поскольку это маленькое происшествие в Венеции, по всей видимости, волнует Шарлотту, как, впрочем, и меня, я решил отправиться туда и произвести кое-какие личные расследования.
Шарлотта вскочила.
— Вы едете в Венецию! Значит, вы полагаете, это не просто мистификация? — Голос ее постепенно стих.
— Скажем так: я не люблю, когда меня мистифицируют.
Глава двадцать вторая
Джонатан и в самом деле собрался ехать. Он велел слуге вечером упаковать его чемодан, чтобы утром все было готово к отъезду. Вечер прошел в разговорах о неудобствах путешествия по Европе в зимнее время. Сэр Тимоти имел многое что сказать по этому поводу, но никто его не слушал. У Шарлотты был такой усталый вид, что она, казалось, вот-вот упадет. Но когда Дэниел, почти не сводивший с нее глаз, предложил ей пойти отдохнуть, она стала с жаром отрицать свою усталость. Она сидела возле умирающего огня, явно боясь подняться наверх.
Наконец Джонатан заявил, что ему завтра предстоит ехать и, думается, ему надо бы немного поспать. Едва заметный кивок Дэниела дал понять Лавинии, что ей следует занять свой пост возле Флоры. Мэри, оставшаяся с ней, уже клевала носом, а может, и заснула около камина.
Джонатан, наверное, догадался, что она выйдет следом за ним, так как он задержался в коридоре. Он отодвинул штору на одном из длинных окон и глядел в ночную тьму.
— Дождь начинается, — сказал он. — Если ветер усилится, переезд через Ла-Манш будет чертовски неприятным.
— Вы плохо переносите качку? Это единственное, что вас волнует?
— Издеваетесь, моя прелестная Лавиния? Нет, меня волнует не только это. Другая вещь, которая меня очень тревожит, — опасность потерять вас. Но нам придется отложить это небольшое дельце до моего возвращения. Мне понадобится не менее десяти дней. Способны вы ждать так долго? Думаю, да. Думаю, вы подождете.
В его голосе прозвучала неприкрытая угроза, однако тревога явно была сильнее. Похоже, таинственная неприятность в Венеции для него даже важнее, чем она, Лавиния. Почему он не желает сказать, что его тревожит? Почему Шарлотта отказывается говорить? Или, может, они действительно и сами не знают, что же произошло.
Ночи страшилась не одна только Шарлотта. Флора сидела в постели без всякого сна, глаза у нее слишком ярко блестели, и в них был страх.
— Мисс Херст, наконец-то вы вспомнили о моем существовании. Почему вы оставляете меня с этой ни на что не годной девчонкой, которая только и знает, что спать?
Мэри, выглядевшая совсем ребенком — каким она и была, — крепко спала возле камина. Чепчик ее сбился набок, маленькие загрубевшие от работы руки были сложены поверх передника.
— А ты почему не спишь? — спросила Флору Лавиния.
— Потому что у меня болят ноги.
— Ты сегодня их перетрудила. Ведь доктор Манроу предостерегал тебя — нельзя этого делать. Мышцы еще слишком слабые. Ты должна быть терпеливой.
— Мисс Херст! Не браните меня. Вы мне ужасно не нравитесь, когда ведете себя как гувернантка.
— Тогда я буду вести себя как нянька. Не желаешь ли горячего молока?
— Нет.
— Тогда, может, мне растереть твои ноги — тебе станет легче. — Лавиния принялась будить Мэри. Но спящая девочка еще не успела шевельнуться, как Флора спросила:
— Мисс Херст, о чем они говорили сегодня внизу? Правда ли, что бабушка Тэймсон возвращается?
— Флора! Ну конечно же нет! Она умерла.
— Эдвард считает, что она возвращается. Вы не поверите, каким тихоней он стал. Он думает, что она хочет его наказать за те фокусы, которые он с ней проделывал. Фиби пообещала спать в его комнате. Верите ли — такой большой мальчик! — Флора секунду помолчала, пытаясь сохранить свой презрительный тон. Однако ей это не удалось, и она тихим голосом сказала: — Мне не позволили видеть ее, когда она лежала мертвой. Это потому, что на самом деле она не умерла?