Vip-зал
Шрифт:
Тедди не мог удержаться от улыбки.
Об этой встрече он думал каждый день с момента ее увольнения. Будут ли они обниматься и целоваться. Бросятся в экстазе на клееночный диван, типа как все в коридоре травили в своих секс-байках. Скажут они что-то друг другу или встретятся молча. Но все мысли улетучились, когда он вошел в комнату. Сара подошла к нему, и он обнял ее за талию…
Она пила кофе, а он – чай. В первые годы он пил по семь-восемь кружек черного кофе в день, наверное, от скуки. Лишь бы развеять эту монотонную серость
Они болтали без умолку. О ее учебе и новой подработке в колонии Крунуберг в Стокгольме. О последних коридорных новостях в Халле. Большую часть их они уже обсудили: до встречи они говорили по телефону. Они говорили о том, когда он сможет получить увольнительную; что остальные охранники думают о том, что они вместе; что ее друзья сказали, когда она рассказала, что встречается с зеком.
Она словно вернулась.
Наконец они очутились на диване. Они еще не были вместе, и эта комната, этот диван казались по-настоящему убогими. Они не дошли до конца, может из-за комнаты, может из-за ограниченного времени посещения. Это первый визит, потом Саре позволят приходить на час.
Это насмешка.
К тому же в дверь постучали ровно через полчаса, и Борис, прищурившись, стоял на пороге.
– Время вышло.
Глаза Сары сияли.
– Борис, да ладно, дай нам еще пятнадцать минут. Я знаю, что ты всегда позволяешь другим.
– Четырнадцать с половиной, – пробурчал ее бывший коллега.
Шли недели. Осень сменилась зимой, самой холодной с начала века, и отопительная система в тюрьме не справилась с нагрузкой. В камерах температура не поднималась выше семнадцати градусов, и пол был таким холодным, что Хассе раздал всем двойные колючие носки из дешевого супермаркета. И поговаривали, что он их купил за свои кровные, зная его характер.
Шип распинался о продуманной политике холода, которую вело министерство юстиции, чтобы их парализовать, и объявил голодовку. Охранники в ответ бросили его в изолятор на четыре недели. Когда он оттуда вышел, то выглядел хуже, чем Саддам Хусейн в катакомбах.
Тедди и Сара созванивались через день, только так часто и позволяли правила. Она приходила к нему на час два раза в месяц, это тоже был максимум. У них появились свои привычки: разливали друг другу кофе и чай, держались за руки, говорили о книгах, которые они читали, фильмах, которые они смотрели, и тюремных сплетнях. Укладывались на диван, как и все остальные.
Но потом кое-что произошло.
Во время одного их ее визитов в марте он заметил, что она как будто отсутствовала.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
Сначала она ответила, что ни о чем, но когда он снова спросил спустя десять минут, она ответила:
– Ты знаешь, что Матс Эмануэльссон покончил с собой?
У Тедди все похолодело внутри,
Они раньше не обсуждали, за что его посадили. Похищение Матса Эмануэльссона. Или «похищение и причинение вреда здоровью», как было написано в приговоре.
– Откуда ты узнала? – спросил он.
– Я видела в газете.
– И почему ты думаешь, что это самоубийство?
– Так было написано, то есть это была статья, не некролог.
– И как ты узнала, что я имею к нему отношение?
– Я это давно знаю, я читала твой приговор, еще когда здесь работала.
– Читала? Ты никогда об этом не говорила.
– Зачем мне было говорить? Это ничего между нами не изменит.
– Правда?
Сара покачала головой, но в то же время у нее на лбу появилась морщина.
На заднем плане шумела вентиляционная труба. Тедди опустил глаза. Он сфокусировал взгляд на ногах Сары, на ее ботинках. Они были из черной кожи, без шнурков, только с пряжкой у щиколотки.
В дверь постучали, и Борис возник на пороге.
– Попались! – крикнул он и ухмыльнулся. Но они не лежали на диване.
Когда Тедди вели обратно в камеру, его подташнивало.
Дни потянулись обычной чередой.
В семь утра они просыпались от того, что охранники ходили по коридору, стуча в двери камер. Большинство из них были неплохими и старались желать доброго утра как можно более мягким голосом. Потом всегда были вареные яйца.
После завтрака Тедди обычно работал в мастерской; теперь, когда Сары не было, он нормально себя чувствовал почти что только там. Сейчас он делал парковые скамейки. Самым сложным было обтачивать длинные балки так, чтобы они приобретали нужную форму.
После обеда многие шли в свои группы, как это называлось. Официально это назвалось «Программа реабилитации пеницитарной системы». Были группы для наркоманов, драчунов, рукоприкладчиков и бандитов. Для насильников тоже существовали группы, но в их отделении таких зеков было мало, Шип за этим следил.
За все годы здесь он прошел три курса. ЗАП: Замещение агрессивного поведения. ПДП: Поведение. Диалог. Перемены. И наконец НСМ: Навыки совершенствования мышления. С самими программами все было в порядке – просто они ни одному хмырю здесь не помогли бы. Сейчас он не посещал ни одну из групп. Но ему все равно не разрешали сидеть в камере. Во время занятий групп охранники занимались инспекцией камер и общих территорий.
Обычно он играл в пинг-понг с другими ветеранами, для которых уже не осталось курсов.
Потом он отправлялся на прогулку: у них было право проводить один час на улице. Иногда он успевал на еще одну смену в мастерской, иногда готовил еду вместе с Шипом и Локи.
После ужина приходили посетители. Тедди считал дни до следующей встречи с Сарой, но в последнее время она вела себя странно. Хотя когда он говорил с ней по телефону на следующий день, все снова было отлично.
– Я посмотрела еще кое-что о нем, – сказала она однажды вечером через две недели, когда они говорили по телефону.