Vip-зал
Шрифт:
По его ощущениям, сейчас был день, он слышал, как снаружи чирикали птицы. Ему казалось, что в помещении, где он находился, стало как-то светлее.
Незадолго до этого дверь снова открылась.
– Деньги так и не пришли, даже с твоей тупой идеей с договором.
Джокеру не нужно было светить ему в лицо, свет лился из комнаты снаружи. Филип не мог понять, был ли это тот же человек, с которым он говорил раньше, или они менялись. В основном ему казалось, что голос Джокера был знакомым, но иногда он сомневался. Как будто человек в джокерской повязке вдруг начинал говорить тоном выше, и глаза у него были другие.
– Это от меня не зависит, – попытался возразить Филип, одновременно удерживая руки за спиной и спрятав обломок металла в бумаге, обматывавшей остаток его мизинца.
– Но ты будешь с этим разбираться, – сказал Джокер. – Мы должны получить деньги через десять часов. И если ты это не устроишь…
Он провел рукой поперек горла.
Филип отвернулся.
Джокер не уходил.
– Что ты там, мать твою, делаешь?
– Что?
– Почему ты на коленках стоишь?
Филип сжал за спиной руки и крепко прижал обломок ручки к бумаге другой рукой. Если Джокер подойдет ближе и посветит фонариком на его руки, то, возможно, увидит, что они больше не связаны.
– Мне нужно в туалет.
– Поссышь, когда я разрешу.
– Я знаю, но я попробовал сам и перевернул ведро.
Джокер помолчал. Филип услышал, как тот что-то пробормотал под нос. Что-то, похожее на «бедолага».
– Нельзя мне в обычный туалет?
Джокер склонил голову на плечо.
– Прости, но нет. Нельзя. Подумай, что есть вещи хуже.
– А туалетную бумагу? Можете меня развязать на минуту?
Тут Филип понял, что если Джокер сделает шаг вправо, то увидит, что руки у Филипа свободны.
– Слышь, после твоих штучек, когда мы тебя везли сюда, я ничего не буду делать. Знаешь что?
– Нет.
– Я однажды сидел в бункере, на войне. В бетонной клетке с туннелями и пулеметами. Дождь шел и шел, и всю систему там затопило. Нас, блин, бомбили, и мы были заперты там. Мне было девятнадцать, и вокруг там все тряслось днем и ночью. И у меня до сих пор в ушах шумит, хотя это было очень давно, понял? В общем, сортир не работал. Не то чтобы он там с самого начала был, так, дыра в полу, но там все вокруг было залито водой, мочой и дерьмом. Мы там восемь дней сидели и ждали наступления. Понял? Восемь дней.
– Кошмар. И ты не?..
– Да. Я не срал восемь дней. Хотел посрать в пакет, но пакетов тоже не было. Я думал только, где и как смогу это сделать.
Филип попытался осторожно повернуться так, чтобы рук не было видно.
– Я хотел посрать в каску, но другие запретили. Тогда я сказал, что пусть я получу пулю в зад, но выйду и сделаю свои дела. Но там было не выйти. И знаешь, что я сделал?
– Нет.
– Я насрал в свою футболку. Свернул все в узел и выкинул через бойницу наверху.
Филип осторожно двигался вдоль стены, сантиметр за сантиметром. Теперь они не откроют дверь несколько часов. У него есть время осторожно проползти к нужному месту.
Разве родители еще не начали беспокоиться? Хоть они и нечасто общались, но может, они пытались ему позвонить? Если он не отвечает и не приходит на работу, они должны задуматься. Вопрос в том, когда они что-то предпримут.
Конечно, в первую очередь должна забеспокоиться Стеффи. Она, наверное, в толк не возьмет, почему он не отвечает, ведь она наверняка пыталась позвонить. Но скорее всего, она так хорошо проводит время на Маврикии, что не особенно переживает. Может, похититители что-то написали ей с его номера. Может, и Яну тоже. Стефани лапочка, но тупая как пробка.
Она вечно болтала о своих походах к психологу и ссорах с мамашей, папашей и сестрами. А потом поехала в отпуск с вот этим самым семейством, так что серьезных проблем там точно нет. Он следил за тем, чтобы несколько раз в месяц дарить ей что-нибудь и выводить ее в ресторан, чтобы она была счастлива и благодарна. Пока она не заводит речь о серьезных отношениях, о том, чтобы съехаться или еще чем-то таком, он вполне ею доволен. Может, Стефани и догадывалась или просто была слишком недалекой, чтоб уловить этот простой механизм. Да и неважно – правила были простые: она может называть себя его девушкой и греться в лучах его славы и успеха. Взамен она должна хорошо выглядеть и быть рядом, когда это нужно.
Филип вспомнил девушку, с которой встретился в «Кларе» тем вечером, когда его выгнали на лед. Анину.
Они познакомились за пару недель до этого. Аксель представил знакомого, с которым вместе учился. Этого парня звали Габриэль. Будь у него другой цвет волос и брови поменьше – и имя «Габриэль» бы пошло. Филип был, например, знаком с аристократом Габриэлем аф Фуксом и Габриэлем из герцогов Отрантских, но этот Габриэль был не из таких.
Ян, похоже, думал так же. Он зашептал Филипу на ухо: «Иммигрант. И если хочешь знать мое мнение, то выскочка. Парень из спального района, он хоть и работает в банке – там он, наверное, и познакомился с Акселем, но все равно простачок. С таким бэкграундом неправильно быть Габриэлем».
Этот парень немного посидел за их столиком, потрепался об инвестициях в странах БРИКС и высокодоходных акциях.
И снова: ничего плохого в самом парне, он говорил, в общем-то, разумные вещи, но это ему так не подходило. Он матерился через слово, размахивал руками, как будто играл в сквош (хоть и без ракетки), болтал о своих и чужих доходах.
Через некоторое время он вернулся к своей компании за другим столиком. А Филип обратил внимание на девушку за этим столом. У нее были длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, и огромные глаза с длинными ресницами. Она украдкой поглядывала на него.
Габриэль предстал в ином свете.
Филип тронул Яна за плечо:
– Видел малышку за тем столиком?
Ян улыбнулся:
– Ничего нет лучше милых стесняшек. Как ни странно, я очень хочу обсудить инвестиции с мультикультурным приятелем Акселя.
– Нет уж, я первый, – сказал Филип.
Он встал.
Девушка все еще смотрела на него.
Неделю спустя Ян хвастался, что он тоже переспал с этой девицей. Это было как раз за десять дней до той истории со льдом. Это все теперь казалось таким нереальным, таким обычным.