Вираж бытия
Шрифт:
Зато Климент Ефремович прекрасно чувствовал конъюнктуру политического момента и знал с кем дружить… В оригинальной истории это ему очень сильно помогло. И он смог «отбывать номер» на посту наркома сначала по военным и морским делам, а потом и обороны почти пятнадцать лет. Здесь же что-то пошло не так…
Кроме фиксации данных комиссией, Фрунзе распорядился в первый же день учений проводить ежедневные вылеты с Ходынского поля. В самолеты Р-1 сажали привлеченных фотографов. И те производили фотографировали продвижения войск, аварий и так далее. Каждый вечер фотоматериалы сдавались в Штаб РККА, специальной группе,
Напряженное дело.
Много самолетовылетов.
Зато теперь любому можно было заткнуть рот, в случае если станет о чем-то там возмущаться. Да и опыт такой разведки был крайне важен. Михаилу Васильевичу очень хотелось понять – справятся ли ребята или нет.
Справились.
На троечку.
Но даже это – хлеб. Ибо ожидания у него были куда скромнее.
И вот, ближе к вечеру, когда уставший нарком отошел чуть в сторонку, к нему приблизился Лев Давыдович Троцкий. Он также входил в комиссию. И теперь, видимо, намеревался о чем-то с наркомом поговорить.
– Выслуживаешься? – тихо спросил он.
Фрунзе к нему повернулся. Попытался найти на лице хотя бы тень улыбки. Потом огляделся – не подслушивает ли кто его. И произнес:
– Просто пытаюсь выжить.
– В каком смысле? – удивился сбитый с толку таким ответом Троцкий.
– Ты ведь знаешь, что по Москве ходят слухи, будто бы ты меня хотел убить. Там. На операционном столе. Точнее твой человек.
– Вздор!
– Вздор. Но вот беда – Владимир Николаевич Розанов, который хирург, является полным тезкой Владимира Николаевича Розанова, который… не ты знаешь. Но разве толпе это объяснишь?
– К чему ты клонишь?
– Само покушение на убийство совершал анестезиолог, Алексей Дмитриевич Очкин. Он, кстати, пропал. Что ты про него знаешь?
– Ничего.
– А зря. В годы Гражданской он служил главным врачом хирургического госпиталя в 1-ой Конной армии Буденного. Интересно?
– … - Троцкий грязно выругался.
– Ты слишком невнимателен к людям. – вяло улыбнулся Фрунзе. – Я был тоже невнимателен. Ты ведь помнишь – Иосиф настаивал на операции. Говорил, что это важно и нужно. Не так ли?
– Конечно.
– И поставил анестезиологом своего человека. И… внезапно, этот человек совершает грубую ошибку, которую врачи трактовали как покушение на убийство. Он ведь опытный специалист. Он не мог так ошибиться.
– Он человек не Сталина, а Буденного.
– А чей человек Буденный? – повел бровью Фрунзе. – Но да это ладно. Это спорно. Но посмотри дальше. Мою супругу на следующий день после операции застрелили. Инсценировав самоубийство. Довольно грубо. Кто это сделал – не ясно. Однако следствие отнеслось к вопросу крайне халатно. И это следствие курировал Генрих Ягода, который после смерти Свердлова «прислонился» к Сталину, чтобы сохранить свое положение. Как ты видишь – прямых доказательств у меня нет, но косвенные…
– А то нападение бандитов?
– Концы в воду. Телефонистки не смогли вспомнить кто куда звонил. Хотя факты звонков подтвердили. А обыск на конспиративной квартире ничего не дал. Выживший же при нападении уголовник через две недели после этого был застрелен при попытке бегства. Впрочем, в процессе мне удалось выяснить, что Ягода врал Феликсу про расследование убийства моей жены. Что я дескать приходил и орал, пытаясь давить на следствие. Но опять-таки – это косвенные доказательства.
– А Буденный не мог действовать самостоятельно?
– Зачем ему это? – усмехнулся Фрунзе. – Сталин поставил моим замом Ворошилова. И, судя по всему, хотел меня убить, обвинив в этом тебя. Прямых доказательств бы у него не имелось, но и слухов в таких делах достаточно, чтобы ты не смог бы вернуться на должность наркома.
– … - вновь процедил Троцкий очень грязное ругательство, теперь уже на идише.
– Робеспьер, – мягко улыбнувшись, поправил его Фрунзе. – Революция входит в стадию Директории. И у нас уже появился свой Робеспьер, который станет бороться любыми способами со своими политическими противниками. Поэтому я и ответил тебе – я пытаюсь выжить.
– Робеспьер, говоришь? – нахмурился Троцкий.
– Именно так. Он всех пугает бонапартистским переворотом. То тебя ставя во главе его, то меня. Но на самом деле сам рвется к власти. Стремясь утвердить Новую Директорию и задушить Республику. Пока он слишком слаб, то будет действовать скрытно. Через вот таких людей, как Очкин и Ягода. Позже же, если он уберет с политической арены Республики таких людей как ты, как я, как Зиновьев, как Дзержинский, то перейдет к открытому террору. Без гильотины. Гильотина нынче не в моде. Банальные расстрелы и рвы в качестве братских могил намного проще и функциональнее. Так что я бы на твоем месте очень сильно поднял бдительность. Свалить тебя – это его ближайшая задача.
– Не удивлен.
– И не только тебя. Я бы и Зиновьева предупредил, и других товарищей, но я под постоянным наблюдением. Под слежкой. Даже о нашем этом разговоре ему донесут. Вон как Ворошилов пристально на нас смотри. Поэтому, если тебе не сложно, когда мы закончим, изобрази раздраженное лицо и ругайся на меня сквозь зубы. Можно также, на идише. Но чтобы ни у кого лишних сомнений не возникло. Ибо если он узнает и испугается, то начнет действовать очень грубо и решительно. Ведь на кону его власть и жизнь.
– А что ставишь на кон ты? Что хочешь ты?
– Как и ты – победы мировой революции. Поэтому и стараюсь нашу армию как можно скорее перевооружить и поставить на профессиональные рельсы…
Фрунзе говорил Троцкому то, что тот хотел услышать. Точно также, как и Сталину.
Да, если бы он знал, что в 1926 году была уже предрешена победа Сталина, без всяких оговорок, то разумеется, стал его самым верным соратником. Но история полна случайностей. И то, как здесь все пойдет – большой вопрос. Ведь он, сиречь Фрунзе, выжил. Дзержинский пошел на поправку и начал чистку в ОГПУ. Понятно, еще никто не полетел со своих мест, но компроматы он точно уже ударно собирал, как и команду для этой прополки. А значит ни Ягоды, ни Ежова под рукой Иосифа Виссарионовича не окажется. Генрих – первый кандидат на пулю. Это было ясно по лицу Дзержинского, когда об этой «ягодке» заходила речь. А Николай Иванович покамест сидел на простенькой аппаратной должности в Казанском крайкоме ВКП(б), подрабатывая любовницей своего начальника – Филиппа Исаевича Голощекина. И до настоящих «органов» ему еще как до Луны вприсядку.