Вираж бытия
Шрифт:
– Сбежал? А поверят?
– У него еще товарный вид?
– Ну так. – сделал Дзержинский ручкой.
– Тогда подходящего по комплекции оперативника вывезти в Финляндию, загримировать подходящим образом и сфотографировать. Так, чтобы было видно что-то узнаваемое. Например, вокзал. Сидит такой, пьет кофе в кафе в гражданской одежде. И опубликовать это фото в той же «Правде».
– Почему Финляндия?
– Да куда угодно. Хоть в Швецию или там в Париж. Это не принципиально. Главное – не Союз, и чтобы это бросалось в глаза. Что позволит выиграть время
– Интересно, – кивнул Феликс. – А как быть со Сталины? Это ведь он заказчик.
– Пусть Генрих напишет покаянное письмо. Своей рукой. Он ведь еще может это сделать? Вот и отлично. Пускай распишет все о том, какие делишки делал по его поручению. И твои люди в нужный момент отправят его в редакцию «Правды» допустим из Швейцарии. А еще лучше несколько таких писем. И выслать их разным адресатам. Чтобы не замяли. Ему можно даже пообещать освободить и отпустить. И даже сделать это. Главное, чтобы в этом покаянии не было никакой лжи. Только правда с массой подробностей. Он все равно после такого письма – труп. За ним весь Коминтерн будет охотиться. И не только он.
– Может быть проще пулю в затылок?
– Нам нужно максимально снизить накал в партии и стране. Поэтому пусть мысли людей отвлекутся. А то еще не хватало, чтобы мы тут новую Гражданскую устроили. Промеж себя. Уверен – враги революции этому только поаплодируют. Стоя.
– Я подумаю, что можно сделать. – очень серьезно ответил Дзержинский, сделав себе несколько пометок в ежедневнике.
– Документы Зиновьева удалось осмотреть?
– Пока нет. Мои люди сумели их конфисковать, равно как и у других погибших. Опечатать. И привезти в Москву. Но пока руки не дошли.
– Жаль. Я могу ошибаться, и буду счастлив ошибиться, но мне кажется, что деньги, которые революция выбивала из России, в основной своей массе осели на частных счетах. То есть, попросту разграблены. А это несколько миллиардов золотых рублей. Они бы нам очень сейчас пригодились, чтобы построить жизненно важные для страны предприятия.
– Понимаю. И я постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Люди из Коминтерна не возмущались тем, что ты забрал эти несгораемые шкафы и сейфы?
– Они пока не знают. Мои люди полностью опечатали квартиры, закрыв в них доступ до окончания расследования. А «железяки» вывозили тайно и ночью. Так что какое-то время у нас есть.
– Можно будет даже их потом туда вернуть. Забрав ключевые материалы.
– Можно и так, – улыбнулся Дзержинский.
– Агентура из несгораемого ящика Свердлова что-то дала?
– Мало. Кое-какие псевдонимы мне известны. Но далеко не все. Многие из этих людей погибли в Гражданскую или умерли.
– Юровского пока не разрабатывал? – Дзержинский от этого вопроса нервно взглянул на Фрунзе. – Ну а что? Полагаю, что он сможет многое поведать о покушении на Ленина.
– Уже поведал. В деталях.
– И ты пока не хочешь это обнародовать?
– Боюсь. Ты ведь представляешь, какая буря начнется?
– Там кто-то задействован?
– Там много кто запятнал себя.
– А если нет, то она продолжит грабить страну и прожигать ранее награбленные средства.
– Экспроприированные.
– Это если на дело революции. А они на что их пускают? На себя. Значит награбленные эти деньги, а не экспроприированные.
– Сначала это надо проверить.
– В общем – если надумаешь и опасаешься беспорядков, то армия тебя поддержит.
– Не любишь ты Коминтерн. – усмехнулся Феликс Эдмундович.
– А за что его любить? Почти все восстания их закончились ничем. И это после нашего богатого опыта. Каждый раз словно в лужу пукают. А когда тот же Чичерин или кто-то еще из представителей Союза пытается о чем-то договорится с той же Германией они пытаются гадить. Сколько раз они включали радио-призывы к восстаниям во время переговоров? Ведут себя словно вредители и саботажники. Словно враги.
– Это так, – нехотя кивнул Дзержинский. – Но я хочу сначала проверить все.
– На днях должны приехать представители германских компаний DWG и Mauser. Они заинтересовались нашими предложениями о концессиях. Вот и проверим. Уверен – попытаются устроить какую-нибудь гадость.
– И что ты предлагаешь? Заблокировать у них радиостанцию?
– Ладно. Это преждевременный разговор. Надо действительно все проверить. Может быть я на них зря наговариваю. Мда. Слушай, а ты не отрабатывал «камеру»? Николай Игнатьевич Казаков он ведь ядами занимается. Может кто из подозреваемых к нему заходил или его подручные. Ну и «отоваривались».
– Михаил Васильевич! Откуда вы знаете о лаборатории Казакова?! Ответьте пожалуйста! – очень нервно спросил Дзержинский, перехода на «вы», хотя они уже давно общались в панибратском ключе.
– Товарищ Дзержинский, – с улыбкой ответил нарком. – Что за вопросы вы задаете? Думаю, вы не станете отрицать, что нарком обороны один из самых информированных людей в стране? В любой. И уступит в этом лишь главе службы безопасности. К тому же я, как и вы, много всего подмечаю, запоминаю, делаю выводы.
– Нет, но…
– В данном же случае все очень просто. Мне об этой лаборатории рассказал товарищ Ленин. В 1921 году, когда я от Ататюрка вернулся. Я ведь от Владимира Ильича флакон с ядом получал, на тот случай, если арестуют, чтобы я мог покончить с собой. Вот как приехал и сдал его обратно, Ленин и поведал мне, как надежному партийцу об этой лаборатории.
– Это… неожиданно…
– В жизни всякое бывает. Ну так что, будете проверять его?
– Извини Михаил Васильевич. Я как-то даже и не подумал, что Владимир Ильич вас с этим ознакомил… Проверим конечно! Да вот прямо сейчас и проверим! Если будет удобно, то вместе. Так даже будет лучше. Бери своих бойцов и поехали. А я своих прихвачу из тех, что не станет болтать. И скажи еще – у тебя к лаборатории № 12 интерес обычный, или по делу?