Вираж бытия
Шрифт:
Михаил Васильевич вошел в приемную Дзержинского и секретарь, вежливо поздоровавшись, сразу нырнул к Феликсу в кабинет. А потом, немедля, пригласил наркома.
– Совсем себя не бережешь. Не спишь. Под глазами круги. – вместо приветствия, произнес Фрунзе. – Сердце как?
– Не важно. Эти события из меня все соки выжимают.
– Ты хотя бы тут спи. Вводи «тихий час» и 2–3 часа в обед спи на диване. Потом ночью сколько получится. С врачами посоветовался? Они что-нибудь кроме отваров еще посоветовали?
– Да, кое-какие лекарства.
– Пьешь их?
– Ты прям как заботливая
– Будильник поставь, чтобы не пропускать прием.
– Поставлю-поставлю, – отмахнулся тот, добродушно улыбнувшись.
– Есть какие-то успехи по тому нападению?
– Опрос показал, что эти двое действительно возмущались предложенной тобой реформой. У них у обоих было по два класса образования и по новой системе личных званий они оказывались рядовыми. Учиться они не хотели, считая это глупостью, ибо война – лучшая учительница. Ну и так далее. Агитировали саботировать твою реформу или обратиться с открытым письмом к Политбюро. Но безрезультатно.
– Обычно такие на покушения не идут.
– Эти пошли.
– Кстати, откуда они?
– Из первой конной армии. Служили там до ее расформирования.
– … – грязно выругался Фрунзе.
– Так и есть. Буденный уже там всех на уши поставил, сам не рад этой выходке. Пытается разобраться.
– Вряд ли он тут при чем. Надо поднимать связи этих двоих. Смотреть на прошлое. Может где в чем обгадились и их на этом прижали, а потом шантажировали. Или агитатор какой с ними работал. А может посулили что.
– Уже. Пытаемся. Но людей остро не хватает. Особенно толковых.
– Кстати, а где Ягода? Я что-то его уже несколько дней не видел – не слышал.
– Он в командировке, – излишне поспешно произнес Феликс и остро глянул на Фрунзе.
– Болеет испанкой, полагаю? Или чем там сейчас модно болеть?
– Брюшной тиф подхватил, – чуть подумав произнес Дзержинский. – Да, видимо это он. Совсем Генрих себя не бережет. Видно водички где сырой попил. Вот и слег.
– Какие-нибудь интересные показания есть?
– К убийству Зиновьева он не причастен. Все отрицает. А вот тебя да – он курировал. Тело Алексея Дмитриевича Очкина мы уже нашли. Его захоронили во дворе смоленского отделения ГПУ.
– Это точно он?
– Генрих утверждает, что он. Местные чекисты – тоже.
– Кто заказывал?
– Ты правильно догадывался.
Фрунзе нервно усмехнулся и потер лицо руками.
Он все же надеялся на то, что ошибся в своих выводах. Что это все лишь совпадение. Но нет…
Хотя на что он рассчитывал? Революционеры они всегда остаются революционерами. И если с них отбросить флер борцов за все хорошее против всего плохого, то получается довольно специфический остов. Состоящий из по сути уголовника-беспредельщика [60] , либо рвущегося к власти, либо ведомого навязчивыми идеями. В первом случае нас поджидают мерзавцы разного калибра, во втором – психи.
60
Почему революционер/бунтовщик уголовник? Потому что сознательно совершает преступления (в рамках действующего законодательство), которые можно квалифицировать как уголовное. Почему
Жесть?
В полный рост.
И именно она порождает ту «кровавую кашу», в которой «революция пожирает своих сынов». Всегда. И побеждает в это борьбе отнюдь не самый честный, справедливый и мудрый. Последним остается в этой «банке с пауками» остается самый коварный, хитрый и безжалостный. Ну и удачливый, куда уж без это? Другому там просто не выжить.
По этой причине Фрунзе и сделал ставку на Феликса. У него, в отличие от того же Троцкого, Зиновьева или скажем Сталина, не было гиперболизированной жажды власти. Навязчивых идей – вагон и маленькая тележка. В Средние века таких как он называли одержимыми. В XXI веке ставили диагноз обсессивно-компульсивного расстройства.
Весело?
Очень.
Но предсказуемо. Потому что навязчивые идеи Дзержинского в целом неплохо укладывались в концепцию построения здравого государства. И не вступали в фундаментальные противоречия с чаяниями Фрунзе. Тем более, что он их еще и кокаином подкреплял, который, как известно, сильно бьет по критическому мышлению и восприятию возражений. Из-за чего обострял их, укреплял и оттачивал.
Феликс был психом. Но правильным, нужным и полезным психом.
А вот Сталин он… просто шел к власти. Стравливал своих врагов. Менял коалиции. И жрал их одного за другим. Пока не остался последним тяжеловесом на советском олимпе. И был в сути своей неотличим от Свердлова, Зиновьева, Троцкого или там Ленина. Таковых в любой революционной партии было можно вагонами отгружать.
Да, после того, как Иосиф Виссарионович захватил власть какая-то внятная созидательная деятельность пошла. Шелоб стала обустраивать свое жилище. Но не сильно толковая, потому как ничего кроме борьбы за власть он делать хорошо не умел, образован был слабо, да и кругозором не блистал. Из-за чего его подчиненные нередко могли гадами водить за нос и втюхивать разное. Во всяком случае пока петух в жопу не клюнул в районе 1939–1940 лет и он не задергался, начав лихорадочно подтягивать не только верных, но и по возможности умных…
– И что ты хочешь предпринять?
– Я хочу сначала выяснить, кто убил Зиновьева.
– А если не получится?
– Думаешь? – прищурился Дзержинский.
– У нас очень низкий уровень квалификации оперативников. И я не удивлюсь, если они снова упрутся в тупик. Как в том нападении на меня. Помнишь? Когда машину обстреляли. Да и последнее покушение. Я не думаю, что что-то выгорит. Если бы я не перенервничал и постарался не убить, но ранить этих падающих, то да. Шанс был бы. Но вышло то, что вышло.
– Это да, – мрачно покивал головой Дзержинский.
– Может быть Ягоду все же подлечить?
– Ты думаешь?
– Объявить о том, что он разыскивается в связи с организацией покушений на меня и убийством моей супруги. А потом заявить, что видели его в Финляндии. Дескать, сбежал. Это позволить снизить накал страстей и успокоить Сталина. Потому что сторонника Зиновьева сделают нужные выводы. Пусть ищут черную кошку в черной комнате, тем более, что ее там нет. А мы в спокойной обстановке сможем заняться расследованием.