Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
– Нет, - резко ответил Джордж.
– А вы?
Тут он взглянул на портрет своего отца, висевший в гостиной.
Полковник, человек обычно немногословный, немедленно принялся подробнейшим образом описывать, как он утром охотился с королевскими офицерами, не забыв упомянуть, в каких лесах они побывали, сколько птиц подстрелили и какую дичь. Обычно не склонный к шутливости, полковник на этот раз подробно описал корпулентную фигуру генерала Брэддока и его огромные сапоги и рассказал, как главнокомандующий ехал по виргинскому лесу - "травя зверя", по его мнению - в сопровождении собачьей своры, собранной из разных имений,
– Что бы сказал у себя в Норфолке сэр Роберт, если бы он увидел, как я тут охочусь с дробовиком в руке и со сворой, натасканной на индюков!"
– Ах, полковник, вы сегодня, право же, в ударе!
– воскликнула госпожа Эсмонд со звонким смехом, хотя ее сын, слушая эту историю, только еще больше нахмурился.
– А что это за сэр Роберт? Он приехал в Норфолк с последними подкреплениями?
– Генерал имел в виду Норфолк на родине, а не Норфолк в Виргинии, ответил полковник Вашингтон.
– Мистер Брэддок рассказывал о том, как он гостил у сэра Роберта Уолпола, у которого в этом графстве имение, о том, какую великолепную охоту держит там старик-министр, о его пышном дворце и картинной галерее в Хотоне. Больше всего на свете хотел бы я посмотреть хорошую охоту на родине и лисью травлю!
– со вздохом заключил любитель охоты.
– Тем не менее, как я уже говорил, и тут тоже есть неплохая охота, насмешливо процедил молодой Эсмонд.
– Какая же?
– воскликнул мистер Вашингтон, пристально на него глядя.
– Но ведь вы и сами это знаете, так к чему смотреть на меня с таким бешенством и притопывать ногой, словно вы собираетесь драться со мной на шпагах? Разве вы не лучший охотник в наших краях? И разве не все рыбы полевые, и звери древесные, и птицы морские... ах, нет... рыбы древесные и звери морские и... а! Вы ведь понимаете, что я хочу сказать. Форели, и лососи, и окуни, и лани, и кабаны, и бизоны, и буйволы, и слоны - откуда мне знать? Я же не любитель охоты.
– О да, - подтвердил мистер Вашингтон с плохо скрытым презрением.
– Да-да, я понимаю. Я неженка. Я рос под материнским крылышком. Взгляните на эти прелестные ленты, полковник! Кто не был бы рад таким путам? И какой очаровательный цвет! Я помню, когда они были черными в знак траура по моему деду.
– Но как было не оплакивать такого человека?
– спросил полковник, а вдова с недоумением посмотрела на сына.
– От всего сердца хотел бы я, чтобы мой дед был сейчас здесь, восстал бы из могилы, как он обещает на своей надгробной плите, и привел бы с собой моего отца, прапорщика...
– Ах, Гарри!
– воскликнула миссис Эсмонд, заплакав и бросаясь к младшему сыну, который в этот миг вошел в комнату в точно таком же кафтане с золотым шитьем и вышитом камзоле, с таким же шелковым шарфом на шее и при такой же шпаге с серебряным эфесом, как и его старший брат.
– Ах, Гарри, Гарри!
– Что случилось, матушка?
– спросил Гарри, обняв ее.
– Что случилось, полковник?
– Честное слово, я ничего не понимаю, - ответил полковник, кусая губы.
– Пустой вопрос, Хел - о розовых ленточках, которые, мне кажется, весьма к лицу нашей матушке. Не сомневаюсь, что и полковник думает точно так же.
– Сударь, будьте любезны говорить
– Он и так говорит слишком много!
– рыдая, сказала вдова.
– Клянусь, источник этих слез мне так же неведом, как истоки Нила, продолжал Джордж.
– И если бы вот этот портрет моего отца вдруг начал плакать, отчие слезы удивили бы меня лишь немногим меньше. Что я сказал такого? Упомянул про ленты! Неужели в них крылась отравленная булавка, поразившая сердце моей матери по вине какой-нибудь негодной лондонской швеи? Я только выразил желание носить эти восхитительные путы до конца моих дней.
– И он изящно повернулся на высоких красных каблуках.
– Джордж Уорингтон, какой это дьявольский танец ты танцуешь?
– спросил Гарри, который любил мать, любил мистера Вашингтона, но больше всех на свете любил своего брата и преклонялся перед ним.
– Мое дорогое дитя, ты ничего не понимаешь в танцах - ведь изящные искусства тебя не влекут, и из спинета ты способен извлечь ровно столько же гармонии, сколько из головы убитого кабана, если будешь дергать его за ухо. Природа предназначила тебя для бурь - я имею в виду военные бури, полковник Джордж, а не те, с которыми встретился семидесятичетырехпушечный фрегат, доставивший в устье нашей реки мистера Брэддока. Его превосходительство также человек, Доблестно подвизающийся и на полях войны, и на полях охоты. Я же - неженка, как я уже имел честь вам объяснить.
– Ничего подобного! Ты ведь побил этого силача из Мэриленда, который был вдвое тяжелее тебя, - перебил его Гарри.
– Не по доброй воле, Гарри. Tupto, мой милый, или же tupto-mai {Бью, являюсь битым (древнегреч.).}, как было хорошо известно твоему заду, когда мы учились. Но у меня робкий характер, и я никогда не подниму руку, чтобы нажать курок или дать пощечину - нет-нет, только чтобы сорвать розу.
– Тут он наклонился и стал теребить одну из ярко-розовых лент на платье госпожи Эсмонд.
– Я ненавижу охоту, которую любите вы с полковником, и не хочу убивать живое существо, ни индюка, ни полевой мыши, ни вола, ни осла и никакую другую тварь с ушами. Как прелестно напудрены букли мистера Вашингтона!
Полковник милиции, которого эти речи сначала оскорбляли, а потом привели в полное недоумение, выпил немного яблочного пунша из большой фарфоровой чаши, которая, по виргинскому обычаю, всегда ожидала гостей в Каслвуде, и, чтобы совсем остыть, начал величественно прохаживаться по балкону.
Мать, вновь почти примиренная со своим первенцем и успокоившаяся, взяла обоих сыновей за руки, а Джордж положил свободную руку на плечо Гарри.
– Послушай, Джордж, я хочу сказать тебе одну вещь, - воскликнул тот взволнованно.
– Хоть двадцать, дон Энрико, - ответил его брат.
– Если ты не любишь охоту... и все прочее, и не хочешь убивать дичь, потому что ты умнее меня, так почему бы тебе не остаться дома и не отпустить меня с полковником Джорджем и мистером Брэддоком? Вот что я хотел тебе сказать, - выпалил Гарри единым духом.
Вдова в волнении переводила взгляд с темноволосого юноши на белокурого, не зная, с кем из них ей было бы легче расстаться.
– Честь требует, чтобы кто-нибудь из нашей семьи отправился в этот поход, и раз мое имя стоит в ней под номером первым, номер первый и отправится, - объявил Джордж.