Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
– Ах, Гарри, Гарри! Лучше б я отложила эти деньги для тебя, мой бедный обездоленный мальчик! Только подумать - триста восемьдесят гиней наличными каретнику Хэтчетту!
– Вы же будете мне давать, сколько нужно, пока вы живы, а Джордж будет мне давать сколько нужно, когда вы умрете, - весело ответил Гарри.
– Ну нет, разве только он станет иным, - ответила его матушка, мрачно поглядев на старшего сына.
– Разве только небо смирит его дух и научит его милосердию, о чем я молюсь денно и нощно, как известно Маунтин, не так ли, Маунтин?
Миссис Маунтин, вдова прапорщика Маунтина, компаньонка и домоправительница госпожи Эсмонд, занимавшая по воскресеньям четвертое место в семейной карете, ответила:
– Гм! Я, конечно, знаю, что вы вечно расстраиваетесь и ворчите из-за этого наследства, хотя причин для
– Ах, вот как!
– воскликнула вдова, зашуршав шелками, - Разумеется, мне незачем расстраиваться из-за того, что мой первенец - непокорный сын и бессердечный брат, из-за того, что у него есть имение, а у моего бедняжки Гарри - будь он благословен!
– только чашка чечевичной похлебки!
Джордж в немом отчаянии смотрел на мать, пока слезы не застлали ему глаза.
– Я хочу, чтобы вы благословили и меня, матушка!
– воскликнул он и разразился страстными рыданиями.
Гарри тотчас крепко обнял брата за шею и принялся его целовать.
– Ничего, Джордж! Ведь я знаю, какой ты хороший брат. Не слушай, что она говорит. Она ведь не думает того, что говорит.
– Нет, думаю, дитя мое!
– воскликнула их мать.
– И если бы небо...
– Да замолчите же!
– закричал Гарри.
– Как вам только не стыдно говорить про него такие вещи!
– Верно, Гарри, - вставила миссис Маунтин, пожимая мальчику руку.
– Это вот истинная правда.
– Миссис Маунтин, да как вы смеете восстанавливать моих детей против меня!
– вскричала вдова.
– Чтобы нынче же, сударыня...
– Хотите выгнать меня и мою малютку на улицу? Сделайте милость! перебила ее миссис Маунтин.
– Вот уж чудная месть за то, что лондонский законник не отдает вам деньги Джорджа. Ищите себе другую компаньонку, которая будет белое называть черным вам в угоду, а меня от этого увольте! Так когда же мне уехать? Сборы у меня будут недолгими! Привезла я в Каслвуд немного и увезу не больше.
– Тшш! Колокола звонят, призывая к молитве, Маунтин. Так будьте любезны, дайте нам всем сосредоточиться, - сказала вдова и с величайшей нежностью посмотрела на одного из своих сыновей - а может быть, и на обоих. Джордж сидел, не поднимая головы, а Гарри и в церкви прижался к брату и, пока не кончилась проповедь, крепко обнимал его за шею.
Гарри рассказывал все это на свой лад, сопровождая повествование множеством восклицаний, как свойственно юности, и отвечая на вопросы, которые то и дело задавала ему баронесса. Почтенная дама, казалось, готова была слушать его без конца. Ее любезная хозяйка приходила сама, присылала дочерей спросить, не хочет ли она прокатиться, погулять, выпить чаю, сыграть в карты, но госпожа Бернштейн отказывалась от всех этих развлечений, говоря, что беседа с Гарри доставляет ей несравненно больше удовольствия. В присутствии членов каслвудской семьи она удваивала свою нежность, требовала, чтобы
Гарри пересел поближе к ней, и то и дело повторяла, обращаясь к остальным:
– Тшш! Да замолчите же, дорогие мои! Я не слышу, что говорит ваш кузен!
И они уходили, старательно сохраняя веселый вид.
– Так вы тоже моя родственница?
– спросил простодушный юноша.
– Вы, по-моему, гораздо добрее остальных моих родных.
Они беседовали в зале, отделанной дубовыми панелями, где владельцы замка уже больше двухсот лет имели обыкновение обедать в обычные дни и где, как мы уже говорили, висели фамильные портреты. Кресло госпожи Бернштейн стояло как раз под одной из жемчужин этой галереи, шедевром кисти Неллера, изображавшим молодую даму лет двадцати четырех в широком роброне времен королевы Анны - рука покоится на подушке, пышные каштановые локоны откинуты с прекрасного лба и ниспадают на жемчужно-белые плечи и очаровательную шейку. У ног этой обворожительной красавицы сидела старая баронесса со своим вязаньем.
Когда Гарри спросил: "А вы тоже моя родственница?" - она ответила:
– Этот портрет написал сэр Годфри, воображавший себя лучшим художником мира. Но он уступал Лели, написавшему твою бабушку, мо... миледи Каслвуд, жену полковника Эсмонда. Уступал он и Сэру Антони Ван-Дейку, который написал вон тот портрет твоего прадеда - на портрете он выглядит куда более благородным джентльменом, чем был в жизни. Некоторых из нас пишут чернее, чем мы есть. Ты узнал свою бабушку вон на том портрете?
– Наверное, какое-то чувство подсказало мне, чей это портрет, - и еще сходство с матушкой.
– А миссис Уорингтон... прошу у нее прощения: она ведь, если не ошибаюсь, называет себя теперь госпожой Эсмонд или леди Эсмонд?
– Так называют матушку в нашей провинции.
– Она не рассказывала тебе, что у ее матери, когда она вышла за твоего деда, была еще одна дочь - от первого брака?
– Никогда.
– А твой дедушка?
– Нет. Но в своих альбомах, которые он дарил нам с братом, он часто рисовал головку, похожую на этот портрет над креслом вашей милости. Ее, виконта Фрэнсиса и короля Иакова Третьего он рисовал раз двадцать, не меньше.
– А этот портрет над моим креслом тебе никого не напоминает, Гарри?
– Нет, никого.
– Вот назидательный урок!
– вздохнула баронесса.
– Гарри, когда-то это лицо было моим, - да-да!
– и я тогда называлась Беатрисой Эсмонд. Твоя мать - моя сводная сестра, мой милый, и она ни разу даже не упомянула моего имени!
^TГлава V^U
Семейные раздоры
Слушая безыскусственную повесть Гарри Уорингтона о его жизни на родине, госпожа Бернштейн, наделенная большим чувством юмора и прекрасно знавшая свет, несомненно, составила свое мнение об упомянутых им людях и событиях, и если ее суждение не было во всех отношениях благоприятным, то сказать на это можно лишь, что все люди несовершенны, а жизнь человеческая отнюдь не так уж приятна и гармонична. Привыкшая к придворной и столичной жизни, старая баронесса содрогалась при одной мысли о деревенском существовании, которое влачила ее сестра в Америке. И с ней, конечно, согласилось бы большинство столичных дам. Однако миниатюрная госпожа Уорингтон, ее знавшая ничего другого, была вполне довольна своей жизнью - не менее, чем собственной особой. Из того, что мы с вами эпикурейцы или просто очень разборчивы в еде, еще не следует, будто деревенский батрак чувствует себя несчастным, обедая хлебом с салом. Пусть занятия и обязанности, из которых состояла жизнь госпожи Уорингтон, могли кому-то показаться скучными, ей они, во всяком случае, были по душе. Эта энергичная и деловитая женщина входила во все мелочи управления огромным поместьем. Что бы ни происходило в Каслвуде, ко всему она прикладывала свою маленькую ручку. Она задавала пряхам их урок, она приглядывала за судомойками на кухне, она разъезжала на маленькой лошадке по плантации и присматривала за надсмотрщиками и неграми, трудившимися на табачных и кукурузных полях. Если какой-нибудь раб заболевал, она тут же отправлялась в его хижину, невзирая на самую скверную погоду, и принималась лечить его с неукротимой решимостью. У нее имелась книга с рецептами всяких старинных снадобий, чуланчик, где она извлекала эссенции и смешивала эликсиры, а кроме того, аптечка - пугало ее соседей. Все они смертельно боялись заболеть, зная, что тогда к ним неминуемо явится миниатюрная дама со своими декоктами и пилюлями.
Сто лет тому назад в Виргинии почти не было городов: благородные землевладельцы и их вассалы обитали в усадьбах, напоминавших небольшие селения. Рэйчел Эсмонд властвовала в Каслвуде, как миниатюрная королева, а землями, расположенными вокруг, правили владетельные князья, ее соседи. Многие из этих последних были довольно бедными владыками: жили они широко, но убого, распоряжались толпами слуг, чьи ливреи давно уже превратились в лохмотья, славились хлебосольством и гостеприимно распахивали дверь перед любым странником - гордые, праздные, превыше всего любящие охоту, как и подобает джентльменам благородного происхождения. Вдовствующая хозяйка Каслвуда была не менее хлебосольна, чем ее соседи, но умела вести хозяйство лучше большинства из них. Среди этих соседей, без сомнения, нашлось бы немало таких, кто с радостью разделил бы с ней право пожизненного пользования доходами с имения и заменил бы отца ее сыновьям. Но какой брак не оказался бы мезальянсом для дамы столь высокого происхождения? Одно время ходили слухи, что герцог Камберлендский станет вице-королем, а может быть, и королем Америки. Приятельницы госпожа Уорингтон со смехом утверждали, что она дожидается именно его. Она же с величайшим достоинством и серьезностью отвечала, что особы столь же высокого рождения, как его королевское высочество, не раз желали породниться с домом Эсмондов.