Вирши левши
Шрифт:
«Как ухитряемся мы люди…»
60/47
Как ухитряемся мы люди среди борьбы и суеты самим себе дарить прелюдии стихи трактаты и холсты? как удается нам такое: в краях где нету тишины урвать минуту для покоя для постиженья глубины? за что дается нам такое как к нам нисходит красота? ведь мы – мутнее волн прибоя ведь мы святая простота в упор друг друга из орудий готовые за жизнь за честь, за – чем искусством бредят люди эти скажи мне кто-нибудь зачем?«Отче наш, иже еси на небеси…»
90/48
Отче«Время извлеки из архивов своих…»
60/48
Время извлеки из архивов своих магнитные записи слов отзвучавших дай мне услышать себя понимаешь – забыл, все забыл и не помню себя молодым… время я не знаю какую ты пленку поставишь но я знаю что ненавидел когда-то того стал каким время ведь правда с годами приходит к нам мудрость разве юность поймет нетерпимая в страсти своей что добра нет и зла друг от друга отдельных навеки а есть жизнь состоящая вся из сплетений зла и добра1968
«Я русский, а не россиянин…»
90/49
Я русский, а не россиянин. Мне Русь моя – не ад, не рай – от крымских волн до северных сияний и до Аляски – русский край. Я русский – и калмык, якут, татарин, еврей, чеченец и чуваш, Я православный, и баптист, буддист, и кришнаит, и мусульманин, в моей России каждый – наш. Мы, русичи, сильны различием, у нас единая Россия – Русь. В многоязычии – Отечества величие, о благе наций всех на русском я молюсь. Я русский – не советский и не прусский, я верой-правдой жив-здоров, и мне не нужен берег Сан-Францисский, храни нас, Боже, наш Санкт-Русский кров!«А Россия на всех одна…»
60/49
А Россия на всех одна колыбель наша немощь и сила нашей люлькой была она может стать нам братской могилой будут помнить о нас по ней мы ее грядущие были и судить правотой своих дней как мы прошлое сами судили будет призван к ответу герой и злодей, что героя ухлопал будет суд разбирать мировой кто какую тропинку протопал и на том суде воздадут всем молчавшим бесчестно и честно всем кричавшим УРА и САЛЮТ безымянным всем, всем известным всем довольным собой и житьем, всем лишенным ума и покоя павшим в битвах кровавых с врагом и ушедшим навек под конвоем… но особо спросится с тех, кто за родину жить оставался – и стерпев пораженье в успех верил – вновь за прежнее брался кто дву-жилен (не-личен) был рисковал, распрямляясь все выше кто взаправду Россию любил и с неправдой сражаться вышел«Не набожен, не суеверен…»
90/50
Не набожен, не суеверен и не безбожник – просто человек, двадцатый век раскрыл свои мне двери, вручил на жизнь бесценный чек. Не расплатиться золотом и кровью, не распластаться пред благолепьем ниц. Нет для бессмертья места лучше, кроме земли, попавшей под прицел зарниц. Возьму сполна и бред, и славу, от лиха и любви не отрекусь. Я не боюсь нарваться на потраву. О жизнь моя, Я жить не надорвусь!«И были бы закаты и рассветы…»
Ивану Семеновичу
и Александре Матвеевне
60/50
И были бы закаты и рассветы любила и страдала бы земля и правду защищали бы поэты и все бы было без меня и все бы шло без моего участья как много надо чтоб кому-то быть как мало надо чтоб погибло счастье родиться жить влюбляться и творить! благодарю за этот век двадцатый родителей самоотверженных моих благодарю случайность что когда-то любовью наградила ихАнтоновы Иван Семенович (1907–1970) и Александра Матвеевна (1907–1996)
Антонов А.И. и Полилова Г.Ф. (1959)
О социальной лирике 60-х гг.
Так вышло, что стихам моей молодости довелось сохраниться до старости нынешней. В них правда тогдашних моих чувств и мыслей, смятения души – может и не зрелой, но загнанной в угол внешними обстоятельствами советского жития-бытия. В стихах попытки преодолеть отчаянье, стрессы, попытки снять диссонансы, вызванные угрызениями совести и злостью на себя самого, затравленного системой подавления своевольности… Сегодня в социологии в ходу новые средства исследований в том числе контент-анализ различных текстов, также литературных. Мои творенья 60-х годов в таком случае подходящий материал для понимания стихотворчества как облегчения затравленной души. Но в продуктах этого катарсиса обнаружилась моя нереспонсивность к идеологическим требованиям той поры. С 1965 до 1970 г. я «писал в стол» по инерции, ради погашения личностной напряженности, для умиротворения себя. Одновременно происходило медленное погружение в новую активность, вживание в роль социолога, в социологические и демографические исследования. Тем самым стало угасать и сошло на нет мое потаенное творчество. Его реликты можно считать частью «теневой», или неофициозной поэзии, которая наряду с диссидентской и легальной советской литературой внесла свою запоздалую лепту в картину общественного менталитета той поры.
Октябрь 2018
Вирши левши
1958–1970
Везде чужой, где я не объявлюсь,
всегда один, как язь на леске, вьюсь,
весь на виду —
взят на прицел
в пейнтболе жизни —
чтоб чистым быть не смел!
«Серого неба сырость…»
Москва – Кожухово, 1959
«В полыханье голубого пламени…»
Кожухово, 1960