Вирши левши

Антонов Анатолий

1968

«Не выбирают Родину-судьбу…»

90/32

Не выбирают Родину-судьбу, а выбирают – без нее иль с нею. И если с Родиной – ее хлебнут беду, о выборе своем не сожалея. А если без нее – без нищеты, без воровства, неволи, произвола, то пусть счета вам будут, как щиты по месту нового прикола! Воспоминанья пусть не мучат вас, пусть вам не снится ужас, что назад вернулись, пусть вам полюбится чужой покрас, пусть на чужбине повезет поболе, чем в Твери иль Туле. Чтоб вас самих никто не грабанул, и чтоб от вас не разбежались

дети, крича, мол, вашу родину видали мы в гробу, получше есть отечества на свете!

«В лесу безлюдном лишь убежище!…»

60/32

В лесу безлюдном лишь убежище! вбегаю в сосны и ору – здесь раны залижу я в лежбище забьюсь с отчаянья в нору брожу нехожеными тропами в краю замшелых древесин и звонко пятками я топаю по лужам выгнивших трясин ищу себя в сосновой пропасти и прячусь в зарослях сквозных в какой я засветился области пред тем как получить поддых? где был неслыханно доверчивым – как думал так и говорил? зачем рожден не гуттаперчевым? о разве ангел мой без крыл?

«В лучах июньского заката…»

90/33

В лучах июньского заката над пеленой грибных дождей взлетела радуги токката в небесной мессе славных дней. Как жизни торжества цветные воздвиглись райские врата, над злато-влахернской святыней восстала божья красота; в крестах воскресла чудо-арка, путь к Богу радужно раскрыт… Полно народу в кущах парка, и правит бал воскресный быт.

Усадьба Влахернское-Кузьминки

«А верит ли сам римский папа…»

60/33

А верит ли сам римский папа когда без свиты он один что Иисус страдал и плакал и по земле босой ходил? а верит ли что в самом деле Вселенной правит божий дух и воплощен в его же теле иль эта вера для старух? а верит ли святой наместник взойдя на царственный амвон в свои же благостные песни или поет для паствы он? а верит ли он в буллы эти в которых смертным рай сулит? в догматы верит в кабинете когда над Библией сидит? а сам сам верит посылая иезуитство все в поход чтоб ересь всюду истребляя в той вере укрепить народ?

«Москва для пришлых необъятна…»

90/34

Москва для пришлых необъятна, как коммуналка, неопрятна, тесна для душ чужих столица, я в чаще тел, я здесь посмел родиться. На Абельмановке пошел я в рост, Калитники – мой родовой погост. Тут, на углу Угрешки и Мясной^* в очередях соцфак был первый мой. Здесь, в школе Элька – первая любовь, куда ушло все, что волнует кровь? Стою на месте том же, Чара, через полвека, ни улицы, ни дома, ни Москвы – калека, не человек – без памяти ты – не москвич, а с памятью без крова корневого – бич, чарующее званье, смесь челнока и рвани, мы щепки деревянной – мсковитяне. Нас всех с Таганки – Сретенки снесли, в панельные хрущобы вознесли, а там, внутри Садового кольца, царует смесь С(тавро)поля – Ельца.

^* Ныне Стройковская и ул. Талалихина.

«Я приехал сюда…»

60/34

Я приехал сюда понаслышась о нем гордый город узрел белой ночью – не днем не пытались огни вырвать к свету из тьмы и Петра и суда и граниты Невы я бродил белой ночью узнавал наконец и каналы соборы и Зимний дворец и до Стрелки дойдя у ростральных колонн я признался что в белый город влюблен и в его острова и сады и мосты и в его купола и стихи и холсты… после белых ночей не вернусь я назад пусть чернеет сердце с тобой Ленинград 1965

«Люблю дома, в которых нам не спится…»

90/35

Люблю дома, в которых нам не спится, панельную бессонницу столицы, бессмыслицу реклам и улиц, светящийся под черным небом улей. Люблю порок средь непорочных окон, Москву, распущенную, как рыжий локон, гулящую по будням, а заодно и в выходные. Люблю дворы с дворцами, проходные, и брани площадной российские рулады, и замершие площадей парады, и металлических дверей запоры, и на кольце автоколонн заторы, и разнобой базаров и вокзалов, единообразие окраинных кварталов. О, как люблю московскую закваску, Москвы богатой нэпманскую маску и нищенской столицы одеянья, бомжей – у баков мусорных – старанья и новых храмов воздвиженье, звон колокольный ради всепрощенья. Люблю никольские пролеты и власть потешную, заботы ее о нас, о нашей плоти, как тужится в бреду и в поте лица, нощно и денно служить нам, грешным, самозабвенно. Люблю кремлевские куранты, как шаг чеканят нам курсанты, люблю булыжник мостовой, люблю все, что слывет Москвой.

«Вот времени ход переломный…»

60/35

Вот времени ход переломный и перехода перехлест где переполнены перроны возле буксующих колес где тяга к праведной опоре средь невесомости парит и где становится апорией все что природа породит где ржавая спираль прогресса ползет себе скрипя назад в отрезке этом время прессом вбивает цифры моих дат вот жребий мой жить в промежутке на стыке между двух эпох в обнимку с нимфой рифмой жутко и с шуткой дабы сделать вдох

1968

К выходу в свет книги потаенных стихов «Белые стихи о черном и красном»

90/36

Когда на лбу твоем клеймо врага (и кляп во рту у всех сограждан прочих) все сбудется, что напророчишь, трубя в поэзии священные рога; пусть связан путами – на крыльях муз ты на парнасские взлетишь высоты, чтобы не смог нахрапом где-то кто-то свободы превозмочь искус… Но если отреченьем окропишь лиры непорочной поднебесье – ты захлебнешься в хрипе, а не песне, и воцарится безъязычно тишь.

1996

«Приди к поэту припади…»

60/36

Приди к поэту припади и испроси подать луч света а будет гнать не уходи моли и клянчи да не сетуй скажи что ты не виршей ждешь а жаждешь правды хоть крупицу коль к роднику не припадешь то будешь ложью ты травиться скажи ему что он велик и мудр рифмуя кровь с любовью пусть повернется твой язык сухой на славословье Приди к поэту прииди и преклони пред ним колени а будет глух он пропади ты пропадом без промедления…