Вирши левши

Антонов Анатолий

«Меня вселили в дом стеклянный…»

60/5

Меня вселили в дом стеклянный

в нем даже стулья из стекла

средь комнат скользких как стаканы

жизнь струйкой липкой потекла

мой кров как воздух стал прозрачен

для обозрения раскрыт

и я сквозь шторы и ковры

лучами взглядов перехвачен

теперь нельзя уединиться и душу в дневнике излить и нет возможности отлить

наедине без очевидцев…

вдруг обернулся дом бутылкой

я в ней жужжу как стрекоза

так это сон – проснусь

затылком не буду чувствовать

глаза?

«О, полужизнь – не полусмерть…»

90/6

О, полужизнь – не полусмерть: когда не в силах ты посметь и жизнь

всю целиком вдохнуть, чтобы вздымалась счастьем грудь, и совершенство бытия всей первозданностью вошло в тебя, чтоб от вселенской полноты дни стали бы, как свет, просты, а ночи исчерпали б тьму — чтоб не досталась никому!

В трамвае

60/6

О разве знал я получая из рук кондуктора билет что в этом бешеном трамвае мне места не было и нет о разве знал толпою сжатый что решена моя судьба о разве знал я что вожатый взял и сошел в пути с ума о разве знал я что случится о разве мог тогда я знать что в никуда трамвай мой мчится что остановкам не бывать о разве знал я протолкавшись к дверям где должен выход быть что сумасшедший рассмеявшись успел их наглухо закрыть.

«А я бесстыдно беззащитный…»

Сердце, на камни упав,

Скорбно разбилось на песни…

Владимир Набоков

90/7

А я бесстыдно беззащитный, я сердце миру оголил и выронил его на плиты, чтоб остудить вселенский пыл. Я душу бросил под колеса – не завизжали тормоза, лишь посмотрели наземь косо и быстро отвели глаза. Я рвался правдой поделиться, в толпе рассыпал жемчуг строф: листовки! – тотчас бдительные лица определили… Был приговор суров. Потом я стал чураться люда, затих в бесчувственной тиши, боясь простого пересуда и сплетен, и молвы и лжи, страшась отравой пересмотра в безмолвии возвысить глас, чтоб не настало утро монстра, манкуртов не вознесся класс.

«Я помню на той предпосадочной пьянке…»

60/7

Я помню на той предпосадочной пьянке историей ставшей уже кто-то сказал что вернулся с полянки где на минус сидел этаже я сразу тогда бороде и поверил что за правду сидел за народ а он небритый отродье берии в кабинете там был сексот и вот я теперь в подземелья внедренный с охраной хожу на допрос любовью к России родной разъяренный на себя сам строчу донос

31 декабря 1999 года

90/8

И в миг последний моего столетья я междометьем ахнуть не успел, искрой воспоминанья не сгорел под звон бокалов при бенгальском свете. Я память выключил, чтоб на экране двадцатый век погас среди комет, чтобы скорее хвост кровавых лет нас перестал и день, и ночь тиранить. Я замер… каплей я застыл в бокале, весь мир вместил в зависший миг – и «С Новым веком!» зазеркальный крик, и жемчуг ртов… улыбок ралли, и взвившихся надежд салюты, и всех застолий глобуса колье, и весь земшара праздничный вольер, и всю торжественность минуты…

«Оркестр на эстраде…»

60/8

Оркестр на эстраде столики пусты танцуют соколики и радость ритмичного танца как фрак для оборванца веселье? это веселье? веди меня интуиция здесь лица одно везение где же моя крупица? люди ли или роботы? пляски потные… секс счастье фальшивое в топоте а в чем настоящее есть? …а ты моя мещаночка кружишься как кольцо как хрустальная чарочка с запрокинутым лицом тебе это жизни праздник шествие с цветами мне же как кто-то грязный с нашипренными усами

«Как будто резче, чем прострел…»

90/9

Как будто резче, чем прострел, и тяжелее, чем снаряд, в меня попал враждебный взгляд, и сник я, скис, обмяк, осел… Веселье юных лиц вокруг смещается на задний план, и я средь них пьяней, чем Пан, сам затаил в себе недуг. Настигла чья-то мысль врасплох и метастазой стать спешит, чтоб затвердел мозг, как самшит, чтобы ослеп я и оглох. Кто, кто она и кто же он? Как снять их ноосферный сглаз? И коль зомбирован хоть раз, ты, может, уж не ты, а клон?

«Нет ночью глаз…»

60/9

Нет ночью глаз есть волосы и губы и есть слова есть все что может лгать есть голос то ли нежный то ли грубый и ночью ничего не угадать не верю поцелуям и объятьям ночам не верю в них истоки бед но снова ночь ищу глаза проклятье нет ночью глаз и значит правды нет

Левша переученный

90/10

Всей праворукою оравой окрысились: «Пиши, здоровайся, крестись, честь отдавай и ешь лишь правой, за дело левой не берись…» О правота односторонняя, о диктатура правых масс! Был с детских лет все время в обороне я, но все-таки левшу в себе я спас. Теперь я с леваками – левый, с правшами в правде правой – свой. Я стал двурукостью умелый во многоликости смурной. На всех нисколько не похожий, я тем и этим, как свояк. Двурушник – коль левею, боже, крен в правый – разрулю косяк. Пишу, как праведник, красиво, но все же, право, невпопад: когда вещать тянусь правдиво – налево соскочить я рад.