Вирус
Шрифт:
Ощущение опасности, появившееся в отделении милиции, не проходило, как Дмитрий ни старался успокоить себя. Уговоры и убеждения натыкались на неприступную стену первобытного инстинкта самосохранения и осыпались, заставляя вновь и вновь прислушиваться к пугающему чувству.
Тело изменялось, создавая новые, пока еще непонятные связи в мозгу. Расширялась грудная клетка — увеличивался объем легких. Перестраивалась сетчатка глаза — он стал видеть запах! Он чувствовал свет, слышал гудящие потоки тепла, ощущал волнистую поверхность радиоволн и непривычный рельеф множества тех волн, которым люди просто еще не придумали названия. Он играл со своими органами чувств, когда, после очередной попытки заснуть, вдруг услышал голос Тромба.
— Цербер, оставь его в покое! Он еще может нам пригодиться!
Дмитрий мгновенно переключил внимание внутрь себя. Забывая о пугающем предчувствии и изменившемся восприятии, он нырнул в собственное сознание. Огляделся, замечая обломки громадных камней на месте пещеры, обуглившиеся останки непонятных существ, какие-то кости. Все это валялось вокруг, безобразно топорщась и вытаскивая из памяти самые неприятные ассоциации.
Закованный в сияющую броню, широкоплечий боец шагнул навстречу.
— Ну, здравствуй, партнер!
Дмитрий пожал крепкую руку и непроизвольно ойкнул: утюг потрогал, а не поздоровался. Давит, аж кости хрустят — пресс да и только.
— Это вирус, который едва не уничтожил нас с Цербером и который рано или поздно сожрал бы и тебя. Может быть, через двадцать лет. А может, через сто, — Тромб махнул рукой в сторону резвящегося неподалеку пса, — его остатки, если быть точным.
Цербер гонял между камней повизгивающее существо, при взгляде на которое Дмитрий с трудом сдержал рвотные позывы. Более безобразное зрелище трудно было представить. Периодически вспухающая желеобразная масса выбрасывала во все стороны извивающиеся щупальца и тут же сжималась в комок под мощными ударами веселого пса. Щупальца обхватывали все, что попадалось им на пути; лопались, рассыпаясь на более мелкие отростки; превращались в тошнотворную бурую сеть кровеносных сосудов.
Цербер разинул пасть, всем своим видом показывая зрителям, что готов проглотить сжавшееся от страха существо, но в этот момент Тромб наигранно гневно закричал:
— Не смей этого делать, гадкая собака!
Пес потешно повел правым ухом в сторону Тромба, повернулся и обиженно посмотрел в глаза. После чего, как ни в чем не бывало, громко клацнул зубами и покатил кошмарное существо дальше.
Игра эта нравилась обоим — резвящемуся псу и его могучему хозяину. Не нравилась она, похоже, одному безобразному, видоизменяющемуся вирусу.
— Тебя послушать, так можно подумать, что я смертельно болен, — недовольно пробурчал Дмитрий.
— Точнее не скажешь: смертельно болен! — громыхнул Тромб. — И не ты один. Больны вы все! Все люди без исключения! Вернее, исключение теперь есть.
Дмитрий выбрал самый большой плоский камень и уселся на него, закинув ногу на ногу.
— И кто же этот счастливчик? — поинтересовался он.
— Ты, напарник! — Тромб улыбался. — По крайней мере, я знаю только одного.
— А как же этот? — Димка махнул рукой в сторону тошнотворного существа.
— Этот? — Тромб скривился. — Жалкое подобие вируса, огрызок, слепок, необходимый для изучения.
— Неужели такая же тварь сидит в голове каждого человека? — удивленно прошептал Дмитрий.
— Мы уже обсуждали это явление. Чудовище, которое ты видишь, — улыбнулся боец, — это лишь образ, придуманный твоим мозгом. Так удобнее твоему рассудку. На самом деле вирус находится не в голове и выглядит совсем не так, точнее, он, быть может, и вовсе никак не выглядит. Он больше похож на код, записанный в ваши ДНК.
Дмитрий, закусив губу, задумчиво рассматривал бойца. Тот покачал головой, и на мгновенье Потемкину показалось, что он снисходительно улыбается, как если бы радовался тому, что человек может быть таким забывчивым и непонятливым. Он прогнал неприятную мысль и только сейчас заметил, что в жилище Тромба стало светлее. Идущий со всех сторон свет насыщал организм энергией, возникшее чувство тепла приятно расслабляло тело, а в голову лезли глупые мысли. Реальная действительность, прошлое, настоящее и будущее окрасились в розовые тона.
Дмитрий опьянел и воспринимал наступившую эйфорию как нечто само собой разумеющееся. Но безмятежное упоение теплом продолжалось не долго. Тепло сменилось жаром. Кожа начала зудеть, воспаленно краснея под лучами, природу которых Дмитрий определить не мог. Попытка завернуться в зеркальную оболочку выручила ненадолго, хорошо хоть на несколько минут он смог укрыться в прохладном полумраке. Но зеркало дрогнуло и начало плавиться. Нервы обнажились, кровь закипела и под давлением помчалась по венам, гулко ударяя в виски.
— Бум-бум-бум, — загудело в голове…
— Бум… Бум… — ухнула металлическая баба, загоняя своим массивным телом железобетонную сваю все глубже и глубже в замерзающую землю.
Казалось бы, какой идиот начнет работу в восемь часов утра, да еще в выходной день? Но идиот нашелся, и был он не один — целая бригада. Работяги громко матерились, вспоминая хозяина будущего коттеджа, его мать и всех его родственников. В соседнем доме заплакал ребенок. Негромко, но противно. Плач приблизился и протиснулся прямо в голову. За несколько кварталов от дома проехала машина, взорвалась в голове громким дребезжанием и неправильным рычанием. Механик в мастерской недокрутил гайку, и та громко вибрировала, не давая Дмитрию расслабиться.
Спешить некуда — выходной. Все нормальные люди будут спать часов до десяти, пытаясь отдохнуть за всю прошедшую неделю, и еще часик — в счет предстоящей рабочей пятидневки. Можно поваляться в постели, прислушиваясь к сопению соседской кошки, или ощутить биение сердца семидесятилетнего старичка, живущего на последнем этаже.
«Мотор» дедушки вяло стукнул, с трудом справляясь с объемом приливающей крови. Истончились стенки кровеносных сосудов и уже не могли сокращаться — не хватало эластичности. Дмитрий отчетливо, как на компьютерной схеме, увидел все дефекты изношенного механизма и вдруг понял, что старик сейчас умрет. Именно сейчас. Стоит только порваться вот этому тонкому сосуду. Вот он, на схеме, сейчас вспыхнул красным светом — и погас. Удар сердца — трудный… еще один — последний, уже на грани слышимости. Секундная… минутная… мертвая тишина.