Вишенка. 2 том
Шрифт:
Гастон спрашивал себя, не была ли это игра его воображения, когда он смотрел на жену своего друга. Госпожа де Фиервиль находила странным внезапный обморок Вишенки и видимое замешательство Гастона Брюмиера; она подозревала, что тут крылась какая-то тайна, и намеревалась узнать ее. Сабреташ старался угадать по лицу молодого человека его намерения, если он узнал Вишенку.
Возвращение Леона и господина Гишарде положило конец этим натянутым отношениям.
— Как, любезная тетушка, вы еще не садились за стол? Милый Гастон, — говорит он, сжимая руку своего друга, — надо наверстать потерянное время. Жена не хочет, чтоб мы голодали, ей лучше, гораздо лучше.
— Это был только обморок, — сказал господин Гишарде, ставя оба графина на стол, — небольшой отдых принесет ей большую пользу.
— Племянница моя совсем пришла в себя? — спросил Сабреташ.
— Совершенно. Агата теперь чувствует только сильную слабость, и я не думаю, чтобы она была в состоянии сойти сегодня вниз. Ты уж извини, милый Гастон! Она и сама очень сожалеет, что заболела, именно в то время как ты приехал. Мне тоже это весьма досадно. Это набросило тень на наше счастье.
— Я надеюсь, ты не смотришь на меня как на постороннего, любезный Леон. Самое главное в эту минуту — это здоровье твоей жены. Может быть, ты бы желал теперь быть возле нее?
— Нет, нет, ведь все прошло, она отдохнет немного. Сядемте обедать, печали прочь, будем праздновать приезд Гастона, а завтра и Агата разделит с нами нашу радость.
Все сели за стол, но, несмотря на все усилия хозяина дома оживить общество, гости его проявляли сдержанность. Госпожа де Фиервиль была угрюма более обыкновенного; Сабреташ неспокоен; добрый господин Гишарде грустил, что ученица его не будет в состоянии играть вечером на фортепьяно; наконец, Гастон был до того растерян, что часто отвечал невпопад на вопросы своего друга, так что тот заметил, смеясь:
— Знаешь ли, милый Гастон, что твое путешествие в Турцию тебя очень изменило! Вместо прежней ветрености у тебя такой важный, задумчивый вид.
— Что делать!.. Всегда усвоишь себе что-нибудь от жителей той местности, где поживешь.
Я заразился молчаливостью от турок, но я надеюсь, что она во Франции у меня пройдет.
— Послушай, милый друг, ведь ты приехал к нам надолго, не правда ли? Впрочем, ты обещал мне в своем письме, в том только случае оставить нас, если я прогоню тебя… Берегись!.. Ты состаришься в «Больших дубах».
— Любезный друг, — отвечал Гастон со смущением, — я очень знаю, что ты никогда меня от себя не прогонишь… я останусь у тебя… сколько смогу… Это зависит от известий, которые я получу из Парижа.
— Хорошо, очень хорошо! Ты уже ищешь предлог покинуть меня, потому, что, приехав сюда, нашел жену мою больною. Беспокойные лица… и думаешь, что пребывание в моем доме не совсем приятно.
— Ах, Леон, какого ты дурного обо мне мнения. Я полагал, что ты лучше меня знаешь… Если бы я предполагал, что у тебя горе, и я в состоянии его усладить, вот тогда бы надо было меня гнать от тебя, потому что я иначе бы не уехал.
— Я пошутил, Гастон. Неужели ты думаешь, что я сомневаюсь в твоей дружбе?.. Но зачем тебе было говорить, что ты ждешь известий из Парижа? Господа, предлагаю выпить за полное выздоровление моей жены!
Все мужчины опорожнили свои бокалы, одна госпожа де Фиервиль не прикоснулась к вину. После обеда Леон пошел на минутку к Агате, чтобы узнать, как она себя чувствует.
— Какой он хороший муж, — говорит господин Гишарде.
— Да, он обожает свою жену! — восклицает Сабреташ. — Но и племянница моя тоже его страстно любит.
— Так это примерное супружество? — спрашивает Гастон.
— Да, милостивый государь, вот уже почти два года как они женаты, и до сих пор ни одно облачко не омрачало их счастья.
Госпожа де Фиервиль во время этого разговора смотрела в окно и делая вид, что не обращает никакого внимания на то, что говорится.
Леон возвратился от своей жены совершенно спокойный, довольный; она чувствовала себя хорошо и только из одной предосторожности не сходила вниз. Когда закончили пить кофе, Леон, взяв под руку Гастона, отправился с ним в сад. После такой долгой разлуки у друзей было много о чем поговорить.
Очутившись с Гастоном в одной из аллей сад, а, Леон начал:
— Если бы приехал к нам месяцами тремя раньше, Гастон, ты нашел бы здесь самое полное счастье… увидел бы счастливейшее супружество на земле.
— Разве теперь оно более не существует?
— О, нет, Агата и я, мы все так же любим друг друга, но пока на нас не упала с неба, как град на цветы, эта тетушка, которую ты видел… Госпожа де Фиервиль! Ты, кажется, был прежде с ней знаком. Ты знаешь, что она женщина гордая, насмешливая, души сухой, холодной… ничего общего с моей Агатой, которую она возненавидела прежде, нежели ее узнала.
— Почему же и за что она ее возненавидела?
— Потому что я женился, не посоветовавшись с ней, потому что я вступил в брак с девушкой без имени, без состояния, которую прежде можно было назвать гризеткой. Да, милый Гастон, тебе, чье сердце так хорошо понимает мое, тебе я все могу рассказать. Да, я женился по любви, я сделал то, что многие назвали бы безумием или глупостью. Потому что для этих людей богатство выше всего. Но жена моя прелестна, она любит меня, употребляет все усилия, чтобы сделать меня счастливым, не имеет другой мысли, других желаний, только разделяет мои. Порицаешь ты меня за это супружество?
— Если оно составляет твое счастье… если ты ни разу не раскаялся с тех пор, как женился…
— Я! Раскаялся в том, что женился на Агате?! Ах, друг мой, когда ты ее узнаешь, ты будешь завидовать моей судьбе.
— Но где же ты познакомился с… с твоей женой?
— Это целый роман. Пойдем, сядем вон в той рощице, я тебе все расскажу.
— Милый Леон, я, может быть, задал тебе нескромный вопрос? Ты имеешь полное право не отвечать мне на него.
— Помилуй! Что такое ты говоришь! Ты совсем отуречился! Если бы у тебя были огорчения, если бы ты был влюблен в кого, разве ты мне не рассказал бы все? Разве ты больше не тот, что был? Не мое второе я? Если в мое отсутствие кто-нибудь оскорбит меня, разве ты не станешь, как прежде, драться за меня? Если будут оскорблять честь мою, разве ты больше не сочтешь это оскорблением своей чести? Нужно ли мне припоминать тебе наши юношеские годы… Когда ты приходил ко мне и говорил: «Леон, ты сегодня должен стреляться на пистолетах, вот в таком-то месте», не спрашивая у тебя причины дуэли, я шел, уверенный, что если ты так решил, то это необходимо. Я шел драться, как бы ты пошел сам, если бы я тебя попросил. Когда друзья находятся между собою в подобных отношениях, у них не может быть тайн друг от друга.