Вишневые воры
Шрифт:
– Не слушай свою мать, – сказал отец. – Ничего ужасного ни с кем не случится. – Он отодвинул тарелку с недоеденным ужином и через весь стол воззрился на жену.
– Надеюсь, ты довольна собой?
– Я должна была это сказать.
– Точно должна была? – Он допил пиво и велел нам с Зили идти к себе.
Мне не хотелось оставлять маму одну, и я замешкалась. Зили, как обычно, смотрела на меня и ждала, что я буду делать. Я не думала, что отец ударит мать или наорет на нее. Нет, он никогда не проявлял агрессии, никогда не кричал. Он правил царством женщин, не повышая голос. И все равно мне не хотелось оставлять ее. Ей нужен был союзник – ведь он у нее так редко бывал.
– Вы слышали, что я сказал? – спросил он.
Я
Не знаю, верила ли я ей тогда. Но ведь она была права. Что-то ужасное действительно приближалось, и впоследствии я не раз буду спрашивать себя – неужели это возможно? Неужели мама и правда все предвидела?
Безголовая невеста
1950
За несколько недель до свадьбы Эстер Белинда начала чувствовать запах роз. Она чувствовала запах роз, когда никакими розами не пахло, когда все окна были закрыты и ароматы сада не проникали в дом, когда никто не пользовался мылом или туалетной водой с этим запахом. Аромат розы был в нашем доме под запретом, поэтому он не мог исходить откуда-то из дома.
Когда Белинда незадолго до свадьбы начала чувствовать запах роз, она уже знала, что искать источник запаха бессмысленно. Такое с ней уже бывало. Впервые необъяснимый аромат розы почудился ей двадцать лет назад, когда она была беременна Эстер. Точнее, она еще не знала, что беременна: они с мужем только вернулись после медового месяца в Европе, и она впервые вошла в этот дом. Сперва запах был едва различимым – она решила, что где-то оставили букет цветов или ароматический пакетик, и, хотя она никогда не любила розы, поначалу это не сильно ее беспокоило. Только вдруг оказалось, что запах роз преследует ее повсюду – он был в ванной, он был в ее постели. Она спросила мужа, но тот сказал, что в доме ничем не пахнет, и перестал об этом думать. Тогда она обыскала весь дом, но источника запаха так и не нашла. Врач сказал, что фантомные запахи могут быть результатом беременности – иногда беременных тянет на маринованные огурцы или сардины, так вот это то же самое. Он заверил ее, что волноваться не о чем. Чтобы избавиться от запаха, она зажимала нос и дышала ртом, но это не помогало. Она поняла, что аромат розы исходил от нее самой.
Каждый день, просыпаясь, она чувствовала запах роз в своем дыхании. Он становился таким навязчивым, что ее постоянно тошнило. Врач сказал, что это токсикоз, но Белинда знала, что дело не в этом. Она сгибалась перед туалетом и наполняла его цветочным запахом, распространяя душистый аромат по всей ванной. Врач сказал, что через несколько месяцев это пройдет, но шли месяцы, а запах оставался; она поняла, что врач ей не поможет, и перестала ему звонить, оставшись наедине со своей бедой.
Шло время, и ее муки становились настолько невыносимыми, что она кричала, сжимала голову руками и билась об стену, пытаясь изгнать из себя ненавистный запах. Она кричала так громко, что у нее саднило горло и гудела голова. Боль приглушала запах и немного отвлекала, но запах никуда не уходил. Тогда врач пришел снова – на этот раз он привязал ее к кровати, а ее муж начал подозревать, что она сумасшедшая.
Мать Белинды звали Роуз – она умерла, рожая Белинду, в 1900 году.
Мать Роуз звали Долли – она умерла, рожая Роуз, в 1873 году.
Мать Долли звали Альма – она умерла, рожая Долли, в 1857 году.
У Белинды не было матери, у ее матери – тоже, у матери ее матери – тоже. В процессе рождения Белинда убила женщину, которая могла бы любить ее больше всех на свете. Она никогда не видела маму, но какое-то время существовала внутри нее; их жизни были переплетены в беспокойном партнерстве: Белинда и тень ее матери.
Когда Белинда впервые почувствовала запах роз, она подумала, что мать пытается предупредить ее, но мысль об этом была такой пугающей, что Белинда прогнала ее прочь. Однако аромат роз окутывал ее все плотнее, и она догадалась, что материнского наследия ей не избежать – и скоро она умрет.
Провести последние дни жизни привязанной к кровати, как в сумасшедшем доме, ей не хотелось, она и так растеряла почти все свое достоинство: брак сам по себе оказался величайшим унижением – то, как муж пользовался ее телом ради наслаждения и медленно убивал ее этой беременностью. Решив, что времени у нее осталось совсем мало, она вознамерилась сохранить для себя хотя бы остаток свободы. Она перестала кричать и научилась молча переносить запах. Ее больше не привязывали к кровати, и несколько дней она притворялась нормальной: каждое утро выходила к завтраку, провожала мужа на работу, а когда он возвращался домой, мило беседовала с ним, вышивая что-нибудь для детской комнаты. Ее по-прежнему мутило от запаха роз, но она вела себя непринужденно – уж что-что, а скрывать свои чувства она умела. Как только ей удалось убедить всех вокруг, что с ней все в порядке, – не только мужа, но и его родителей, и бдительную домоправительницу, они перестали следить за каждым ее шагом, и однажды утром она вышла из дома, прихватив с собой стул и моток веревки, и направилась вглубь леса к северу от дома. Она водрузила стул на лесную подстилку и села немного отдохнуть, поглаживая свой восьмимесячный живот, прежде чем сделать то, что должна была сделать.
Она встала на стул и закинула веревку на ветку, думая о том, что этот ее поступок – убить себя и ребенка – стал бы тяжким грехом для многих. Но отец Белинды был ученым, и он всегда говорил ей, что никакого Бога нет, и Белинде не приходило в голову сомневаться в его словах. Разве Бог позволил бы ей стать убийцей своей матери? А если Бога нет, то и наказания не последует. Они с ребенком просто переселятся в мир вечных душ и станут жить, как светлячки на летнем лугу теплым вечером, – Белинде нравилось представлять это именно так.
Обвязывая шею веревкой, она подумала о том, не лучше ли ей умереть своей смертью во время родов, чтобы сохранить жизнь ребенку. Она была готова на страшную смерть ради младенца, ведь, несмотря на то что она не хотела этой беременности, с тех пор как внутри нее зародилась жизнь, она чувствовала потребность защищать ее. Но она понимала, что это означало бы оставить ребенка на попечении мужа и его родителей в ненавистном ей «свадебном торте». Если она сама с трудом выносила такую жизнь, то каково пришлось бы ребенку?
Когда Белинда не появилась на ланче, домоправительница отправилась ее искать. Доуви, ирландская иммигрантка, преждевременно ставшая женщиной средних лет, в своей извечной вязаной кофте, клетчатой юбке и толстых чулках кремового цвета, продралась сквозь чащу и увидела миссис Чэпел, застывшую на стуле с петлей на шее.
– Силы небесные! – закричала она, вцепившись в золотой крест, висевший у нее на шее. И тут же поняла, что, учитывая то шаткое положение, в котором находилась миссис Чэпел, пугать ее криками не стоило.
Вздрогнув, Белинда чуть не потеряла равновесие. Она с удивлением отметила, что ее первым инстинктом стала борьба за жизнь, и, пока стул ходил ходуном под ее ногами, она хваталась за веревку и пыталась освободить шею. В течение нескольких секунд ее мир висел на волоске. Врата в загробную жизнь открывались и закрывались перед ней, как расшатанная дверь в салун. Открыто, закрыто. Открыто, закрыто. Балансируя на стуле в ожидании своей судьбы и не ослабляя своей хватки за веревку, она видела перед своими глазами проблески вечной жизни. Позже она скажет, что никогда не чувствовала себя такой живой, как в тот момент.