Виски по-ирландски
Шрифт:
Билли стояла у открытого настежь окна и слушала старую песенку. По её лицу катились слезы тоски, самые мерзкие, невыплаканные. Такие слезы будто накапливаются годами на отдельный счёт, за каждое хорошее, о чем потом можно потосковать. За все прочитанное, увиденное, пережитое или нафантазированное. А потом стоишь перед открытым окном в выстывшей комнате, слушаешь песню из детства и выплакиваешь за один раз весь долг тоске.
– Помогли тебе Тео и Пандора?
– спросил Хавьер. На этот раз он не сидел за столом, а стоял напротив распахнутого окна. Рядом.
–
– Тебе лучше?
– Мне тоскливо. Давно так не тосковала.
– Давай поиграем?
– Во что?
– В то, что это будут последние твои слёзы, - попросил Хавьер и прикоснулся губами к щеке Билли.
– Ты такая красивая. Пусть слёзы тоски будут последними. Они почти от счастья. С днём рождения, mi amor.
– Gracias, - шепнула в ответ Билли. Хавьер вышел из комнаты.
Тео вошёл, и стало тихо.
Билли обернулась.
– Ты хочешь лишить меня и этой комнаты тоже?
– спросила Билли.
Он в ответ молчал, лицо приобрело немного жесткое выражение, она его задела. Вчера они понимали друг друга, а сегодня она снова незнакомка. Использовала его, когда было плохо, а теперь хочет прогнать. Женжины! Кровососущие существа.
– Ты меня не поздравил, - зачем-то сказала Билли. Тео хмуро на неё уставился.- Обиделась?- Нет, - она покачала головой и отвернулась от него.
Они продолжали стоять так, и даже ветер завывать перестал, чтобы не нарушить тишину, музыка не в счёт.
– Я ничего не хочу, - наконец, ответил он. Билли сначала не поняла к чему он, а потом вспомнила про комнату. он не хочет лишать её комнаты.
– Я для тебя не опасен.
– О чем ты?
– Билли наклонила в его сторону голову, будто хотела лучше слышать. Она стояла к нему спиной, все так же у окна, но его движения определяла кожей, будто была настроена на него.
– Я получил то, что хотел, - повторил он и за пару шагов оказался очень близко, дышал в затылок. Билли поморщилась от отвратительных мурашек, пробежавших от макушки до пяток.
– О чем ты?
– О том, что я хотел успокоиться. Избавиться от тебя и успокоиться. Я успокоился.
– О чём ты?
– повторила она в который раз и оказалась в ловушке. Тео коснулся губами её волос и мир схлопнулся, втянулся в комнату, а за окном повисли космическая вакуумная тишина и темнота.
– Я не могу объяснить.
– Снова ты не можешь что-то объяснить...
– Я хотел тебя поздравить, - он уткнулся носом, потом лбом в её волосы и они раскаживались под музыку, которая продолжала переливатьсяиз колонок.
– Поздравь.
– Тебе не понравится способ, - его шопот потревожил её кожу.
– Он отвратителен?
– Прекрасен.
– Тогда почему...
Тео развернул её в себе и очень внимательно посмотрел в глаза.
– Я не могу ничего тебе сказать, пообещать, даже предположить, что когда-то смогу чувствовать что-то кроме тоски и сосущей пустоты. ты понимаешь это? понимаешь, что я калека?
– Билли. Хотела. Быть. Искренней.
Билли никогда себе не лгала, а уж другим и подавно. Только за самым редким исключением, когда жизнь и правда зависела от лжи, она могла скрепя сердце это сделать. Только не теперь, теперь нужна правда, потому что иначе можно слишком многое потерять. А ещё... совершенно безразлично, что будет завтра. Потому что всё переключено в режим "ожидания сна" и одновременно "страха уснуть".
– О чём ты?
– теперь спрашивал он, захватив её в плен, запустив пальцы в её мягкие волосы и ловя черты лица голубоватом свете ночного неба.
– О том, что хочу успокоиться. Избавиться от тебя и успокоиться.
– О чём ты?
– Я не могу объяснить.
– О чём... ты...
Она утягивала, так далеко, так глубоко, точно была сиреной, живущей в чёрной глубине и ищущей жертв. Он не мог уследить за её мыслью, за её чёртовыми желаниями. За её поразительными глазами и... руками, которые коснулись его шеи. Она была трезва, не под таблетками. Чуть ли не впервые живая девушка, настоящая Билли.
– Я сделаю...
– начал он.
– Нет, - категорично ответила она.
– Пожалуйста!
– Нет, - снова категоричное нет.
– Билли, Билли...
– звал он, но его богиня удалялась, не уходя из объятий.
Она всё ещё была тут, ближе чем на расстоянии руки, но умолять её было уже бессмысленно и Тео пошёл на последнее, что мог сделать. На первое о чём думал, когда просыпался. Отвратительно сладко, ужасно нежно и до истерики медленно поцеловал. Она не отвернулась и не смогла бы, если бы захотела, это было неизбежное зло. Их губы оказались мягкими, тёплыми и какими-то очень похожими в своём желании и нежелании одновременно.
История не знает ещё таких поцелуев, которые так странно и горько отзываются в душе. В лихорядочно трясущихся телах, разрывающимся криком горле и сведённых судорогой пальцах - отчаяние и болезненное удовольствие. Он хотел навсегда, она хотела сделать и забыть. Она знала, что это почти неизбежно, и душа пустующая, перемолотая, не нашла ни одной причины не разделаться поскорее с проникшим под кожу чувством нужды в человеке. Билли не знала наверняка, был ли этим человеком Тео, но догадывалась, что больше её никто не поймёт. Сумасшедшая женщина страшнее ядерной войны, она не щадит, когда ищет спокойствия, и теперь уже не оправдается. Забудет. И возненавидит его.
– Мне нужно... возненавидеть тебя.
– Сильнее чем сейчас?
– уточнил он, дыша тяжело, испуганно, напряжённо.
– Намного, намного сильнее! Сделай что-то. Что-то, чтобы я... больше не... Чтобы ненавидела...
Ломались кости и рвались жилы. Вены выходили из кожи, чтобу путать и путаться. Рвущая тело тоска покидала свою клетку, чтобы вернуться назад с тройной силой. Вдолбиться в тело и выжечь его начисто.
Больные, больные люди. Делают что хотят.