Vita Nostra. Собирая осколки

Дяченко Марина и Сергей

– Тетя Оля, это вы? – как можно доброжелательнее крикнул он в дверной проем.

– Это я, – отозвался женский голос, чужой – и до мурашек знакомый, как прикосновение ледяной ладони к горячему лбу. – Иди сюда, Валик, и дверь запри.

Она произнесла имя, которым звала его только мать. Как игрушка на веревочке, Валя пошел на кухню на этот голос; женщина сидела у стола, на котором семья, торопясь, оставила тарелки после завтрака. Теперь столешница была чисто вымыта, а незваная гостья пила чай из любимой маминой чашки.

– А вы… – удивленно начал Валя и вдруг

запнулся.

Он ее узнал. Ну конечно же. Конечно, теперь все понятно, вот только откуда у нее ключи? От той же соседки?!

– Ты решила вернуться? – сказал он, тремя словами пытаясь обвинить, продемонстрировать независимость и напомнить все-таки об их родстве.

– Да, я твоя сестра, но обращаться будешь ко мне на «вы». – Гостья вытащила сигарету. – И звать по имени-отчеству: «Александра Игоревна».

– У нас не курят! – Валя повысил голос.

Гостья невозмутимо щелкнула зажигалкой, затянулась красиво, как в старых фильмах.

– Ты, конечно, меня не помнишь. Как я катала тебя в коляске. И как ты лежал тут на столе, новорожденный, без сознания, а я по глупости чуть не угробила тебя…

Валя вспомнил. Хотя это было невозможно. Он вспомнил холод, белый потолок над собой, вот это самое лицо – только моложе и с совершенно другим выражением – любопытства, жадной власти, как у девочки, вскрывающей куклу… И ужасное чувство, будто из него, Вали, вытягивают жизнь, разум, личность… хотя какая там у младенца личность…

– Прости, я не хотела. – Она курила, наблюдая за ним. – Чудо, что мне удалось тебя починить тогда. Мне помогли. Сама бы я не справилась.

Валя вдохнул дым и закашлялся.

– Ты следишь за рейсом? – Она буднично вытащила из кармана смартфон. – Сколько еще осталось быть в пути нашей маме и твоему отцу? Вот счастливые, летят на теплое море, а?

– Уходите, пожалуйста, – прошептал Валя.

– Помнишь, что ты видел в аэропорту на табло? – Она улыбнулась. – Мир не такой, как ты думаешь. Миллионы людей никогда об этом не узнают. Но ты уже знаешь, Валик.

– Я позвоню маме и все расскажу. – Он сжал кулаки. – И я позвоню отцу, он…

– Если самолет долетит, – сказала она просто.

У него помутилось перед глазами, но почти сразу на место обморочной беспомощности явилась злость. Даже не так: ярость.

– Пошла вон, – сказал он, выпрямляясь и стараясь казаться выше ростом. – Пока я не вышвырнул тебя за шкирку!

– Вот хорошо, – сказала она, с интересом его разглядывая. – Это правильная, здоровая реакция, ты меня радуешь, Валик… Как жаль, что совсем нет времени. Я обошлась бы с тобой мягче.

И она ушла, оставив на блюдце смятую, еще дымящуюся сигарету.

* * *

Бабушка выходила звать Пашку и говорила, что больше не сердится на него, что бывает всякое, надо пережить и идти дальше. Выходила Лора, вовсе не такая благостная, но правильно мотивированная дедушкой. Приносила тарелку с овощным рагу и чашку мятного чая. Пашка есть и пить отказался, так и сидел у крапивных зарослей за домом, скрестив ноги, будто больная птица в гнезде.

Пять золотых монет

были зажаты в его кулаке, их не надо было еще раз разглядывать, чтобы вспомнить округлый знак на реверсе. Номиналом монеты были «ноль». Объяснить то, что сегодня случилось на берегу, галлюцинациями или гипнозом становилось с каждой секундой невозможнее.

Приходил дедушка, принес одеяло. Пашка поблагодарил, но к одеялу не притронулся.

Потом пришел Артур. Обнял за плечи (а таких нежностей он давно себе не позволял) и предложил термометр – старый, ртутный, бабушкин. Пашка просидел десять минут с термометром под мышкой, и результат оказался тридцать шесть и шесть. Артур сказал не очень уверенно, что есть такие грибы, если на них незаметно наступишь – разлетаются споры и вызывают видения, он видел такое в каком-то сериале. Пашка был готов показать ему монеты, но удержался. Слабым голосом попросил оставить его в покое на пару минут – сейчас он вернется в дом, поужинает и ляжет спать, и завтра все будет нормально.

Артур ушел и почти сразу вернулся. Пашка уже почти заговорил с ним, когда вдруг понял, что это не Артур. Блеснули огоньки, отражаясь в стеклах чернейших очков – это почти в полной-то темноте! Человек сел рядом с Пашкой, как только что сидел брат.

– Все мы через это проходили. И не через такое, а гораздо хуже. Сколько монет?

Пашка, будто в страшном сне, разжал ладонь. Пять золотых кругляшек оставили на коже отпечатки – так судорожно он сжимал их.

– Отлично. – Его собеседник явно обрадовался. – Очень хорошо, сохрани. Положи в какой-нибудь носок, только смотри не потеряй! Завтра я буду работать с твоим братом, а ты поддержи его. Вдвоем вам будет легче.

– Завтра, – Пашка еле разлепил губы, – мы оба уедем первой же электричкой из Торпы.

– Нет. – Человек в темных очках отстранился, с сожалением покачал головой. – Вы останетесь. Вы оба на крючке, будете дергаться – будет больно. Кстати, меня зовут Константин Фаритович… но можно просто Костя.

Глава 3

Ближе к полуночи она стукнулась в кабинет к Портнову. Молча поставила на стол блок хороших сигарет, запечатанный.

– Спасибо, – сказал он после крохотной паузы. – Не знаю, смогу ли я чем-нибудь тебе отдарить.

– Реформа началась, – сказала Сашка. – К первому сентября наберутся две группы на первый курс. Мы вернем Речи потерянные орудия. И в этом наборе, Олег Борисович, у нас будет Глагол в повелительном наклонении.

Портнов очень внимательно на нее посмотрел. Аккуратно вскрыл сигаретную упаковку.

– Генетические связи ничего не решают, иначе у нас половина студентов состояла бы в родстве.

– Генетика ни при чем. Когда мой брат был младенцем и валялся на столе, будто выпотрошенный… – Сашка содрогнулась. – Когда я дозвонилась Фариту, а тот – Николаю Валерьевичу… Когда я там, на кухне, пыталась вернуть в него человека, а родители тем временем ломились в дверь… Я оставила в маленьком Валечке – в его структуре – информационный фрагмент себя. Проекцию. Маячок.