Витька Мураш - победитель всех
Шрифт:
— Основные исторические даты вы должны знать назубок, — ответил я ему словами нашей исторички. — В каком году восстание было подавлено?
— Ну… тоже около этого.
— Около чего?
— Тысяча шестьсот с копейками.
— Мне нужна точная дата, Мурашов! — сказал я.
— А черт ее знает, — махнул рукой отец. — Помню, еще кино какое-то было, тоже вроде про него…
— Кино тут ни при чем, — спокойно сказал я. — Ты бы мне еще песню спел, какую вы с гостями поете: про Стеньку Разина и как он обнявшись
— Физику я не успел.
— Почему же другие успели, Мурашов? — спросил я его словами нашего физика.
— Ладно, — засмеялся отец, — кончай трепаться. Сдаюсь. Неужели у вас эти даты требуют с такой точностью?
— В этом и дело, — сказал я. — Если без дат, то еще жить можно было бы. Эта история вся в датах, места на ней нет живого от этих дат. Понял теперь, какая у меня легкая жизнь?
— Понял, понял, — сказал отец. — Я же не возражаю, что проспорил. Чего теперь возьмешь-то с меня?
Только я хотел намекнуть отцу насчет мопеда, как в кухню пришла мать.
При ней лучше про мопед не вякать, и я ничего не сказал.
— Ну, кто кого победил? — спросила мать.
— Он меня, — сказал отец.
— Не выучил?
— Да и ты бы не выучила.
— Я — дура, — сказала мать, — с меня и спросу нет. А ты у нас изобретатель…
Терпеть не могу, когда отец с матерью вот так разговаривают. Они не то чтобы ссорятся, а так: мать его поддевает все время, а он отбивается. Я уж знаю: еще два-три слова — и мать про портвейн начнет. Надоел мне этот портвейн — хоть бы сгорела эта столовая!
Я решил мать отвлечь и спросил:
— А у вас там кто победил?
— Наш на третьем месте, — вздохнула мать. — А по мне он лучше этих, заграничных.
— Тебя бы туда судьей, — сказал отец.
— Судьей не судьей, а будь моя воля, я бы всех наших балбесов заставила заниматься. По крайней мере красиво, не то что головой по мячу лупить.
— Интересно, — говорю я, — как бы это ты заставила? Я, например, с ума еще не сошел, чтобы ласточкой по льду ездить. И между прочим, для этого еще тренер нужен, и площадка, и одежда, и коньки специальные. Может, ты их достанешь?
— На это у вас свое начальство есть. Директор у вас новый — вон мужик здоровый какой, он пускай и достает. Только чудной он у вас какой-то…
— Ты же с человеком ни «здрасте», ни «до свиданья», — сказал отец. — Откуда у тебя такое мнение?
— А как же еще? Ни жены, ни детей… Это в его-то годы. Дома — стол да две табуретки. Сам дрова колет, обедать в столовку ходит, словно командировочный.
— И про жену уже все известно, — сказал отец. — Как только вы успеваете?
— Чего же неизвестно? Где она, жена? Кто ее видел?
— Да тебе-то какое дело?
— Без жены — значит временный человек. Вон уже с Альбертом Петровичем успел поскандалить.
— Он не скандалил, а требовал. Это — разница.
— А кто он такой, чтобы требовать? Альберт Петрович тут всему хозяин, как он скажет, так все и будет.
— Какой такой хозяин! — возмутился отец. — Он директор совхоза, а не хозяин. И правильно с него человек требовал. Пристройка к школе нужна: у ребят ни спортзала нет, ни другого какого помещения. Верно я говорю, Витек?
— Верно, — отвечаю, — у нас даже пионерской комнаты нет.
— А нужна она тебе, эта комната? — спросила мать.
— Рыжие мы, что ли?
— Зачем же она вам нужна?
— Да так…
— То-то и оно, что так. Тоже мне, пионеры нашлись…
— Ты-то чего в этом понимаешь!
— Понимаю. Мы в войну пионерами были, так из госпиталей не вылазили. А вы больше по чужим яблоням пионеры.
— Чего войну вспоминать, — вздохнул отец. — У них теперь другие дела.
— Какие? — спросила мать и посмотрела на меня.
— Такие, — ответил я.
Мать засмеялась.
— Оба вы пионеры. Что один, что другой. Шли бы лучше в комнату.
И мы с отцом пошли в комнату.
Спорить с матерью мне не хотелось. У нас не только пионерской комнаты, у нас много чего не было.
КТО КОГО ВЫЗЫВАЛ?
Директор преподавал нам немецкий. Вообще, он хоть и директор, но не очень зверствовал. Только требовал, чтобы мы старались говорить по-немецки как можно больше. Сначала было трудновато, но потом я заметил, что домашние задания я стал щелкать как семечки, хотя язык мне учить неинтересно и учу я его только для отметки.
Но вообще-то директор у нас чудной, это точно.
Первый урок он с нами не занимался, а только разговаривал — это когда мы с Колькой камни ворочали.
На второй урок он пришел с большим чемоданом и сказал:
— Ну, признавайтесь по-честному, что для вас интереснее: языком заниматься или кино смотреть?
Все, конечно, закричали, что кино.
— Хорошо, будем смотреть кино.
Открыл он чемодан, а там узкопленочный аппарат.
— Окна чем-нибудь занавесьте.
Батон быстро сообразил, что к чему, слетал в учительскую, принес оттуда две скатерти. Запыхался даже от радости, что сегодня спрашивать не будут.
Пока Батон бегал, директор установил аппарат в проходе между партами и повесил на доску экран.
И мы стали смотреть кино.
Кино было жутко интересное, только мы ничего не понимали. Там были индейцы и были белые. Все они скакали на лошадях и стреляли то в воздух, то друг в друга. Куда увезли сундук с золотыми монетами и где его спрятали, мы не поняли. Зачем один индеец привязал к столбу белую девушку и за что одна индейская девушка застрелила белого из ружья, мы тоже не поняли.