Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
Слепов покачал головой.
— Зачем же ты такие вещи в доме держишь?
— А где мне их держать? Да карабин совсем старый, приклад разбит.
— Все равно, — строго сказал Слепов. — В доме это прятать нельзя. — Он снова взял помятый листок, который принес Витя. — Ты ведь читал это? Видишь; за хранение оружия — расстрел.
— Вижу, — вдруг вспыхнул Витя. — Только тут за все расстрел. За оружие — расстрел, за хождение по городу — расстрел. На салазках кататься — тоже расстрел. Храни не храни, все равно расстрел. А карабин я ведь не украл,
— Слушай, Виктор! Ты меня уважаешь? — перебил его Слепов.
— Уважаю, Василий Акимович.
— Так вот. Пойдешь домой и хорошенько спрячешь карабин. Унеси из дома, закопай где-нибудь. Сейчас он тебе ни к чему. А задание ты, неугомонный, скоро получишь Понял?
Витя исподлобья недоверчиво глянул на художника.
— Задание? Какое? Ведра починять?
Слепов не успел ответить — в сенях кто-то забарабанил в дверь.
— Эй, хозяева! Есть кто живой?
— Заказчик, — сказал, поднимаясь с места, Слепов.
Вошла высокая полная женщина с кастрюлей в руке.
— В починку берете? — спросила она густым голосом.
Слепов взял кастрюлю.
— Что тут у вас с ней? — он повертел кастрюлю в руках — Имейте в виду, дешево не возьму.
Витя с первого взгляда, узнал посетительницу. С тех пор, как он видел Листовничую в последний раз, в порту, она мало изменилась. Похудела разве, синеватые тени появились под глазами и седина на висках.
— Здравствуйте, Нина Михайловна! — сказал он, шагнув к ней.
— Вы знакомы? — удивился художник.
— Как же, — улыбнулась Листовничая. — Помню, помню. Помощник мой. Вместе эвакуировали детский сад…
Слепов стал внимательно рассматривать кастрюлю, искоса поглядывая на Витю. Вдруг он прислушался:
— Стучат в наружную дверь. Выйди, Витя, узнай, кто там.
На дворе никого не оказалось. Возвращаясь в комнату, Витя столкнулся в дверях с Листовничей.
— За кастрюлей зайдете завтра, будет готова, — говорил ей вслед Слепов.
— Во вторник буду, — ответила Нина Михайловна. — Или пришлю кого-нибудь.
Задержавшись на пороге, она остановила Витю.
— Ты заходи ко мне. Знаешь, где я живу?
— Спасибо, Нина Михайловна, приду…
Вите показалось, что посещение Листовничей чем-то очень порадовало Слепова. Бодро насвистывая, улыбаясь, «жестянщик» перебирал в ящике всякий металлический хлам, но Витя готов был поклясться, что он меньше всего в эту минуту думает о ведрах и кастрюлях. Поглядывая на художника, Витя тихонько сказал:
— На шоссе немецкие машины часто останавливаться стали. Всё прокол да прокол. Отчего бы это?
— Отчего — не знаю. Но хорошо. Пусть стоят, — весело произнес Слепов.
— У здания комендатуры кто-то на тропке заложил мину. Утром подорвались два эсэсовца.
— Действуют патриоты, — одобрил Слепов.
— Вот бы узнать, кто они!
— Зачем тебе? — лукаво подмигнул Василий Акимович.
— Как это — зачем? Чтобы помогать.
— А не боишься?
— Я теперь, Василий Акимович, ничего
— Да, — вздохнул Слепов, — с подпольщиками связаться было бы неплохо…
— Да вы, небось, их знаете, — разочарованно протянул Витя.
— Я? — удивился Слепов. — Откуда же? Сижу дома — паяю кастрюли.
— Ну, да. Вы — коммунист. Вы все знаете, только мне не говорите. Обидно это, Василий Акимович.
— Брось, Виктор, — строго произнес Слепов. — Никаких подпольщиков, я не знаю. А вот насчет задания — задание, пожалуй, я тебе дам:
— Правда? Против фашистов? — просиял Витя.
«Ох, и хитрец этот Василий Акимович!» — Только нас двое, Василий Акимович, Васю Маркова тоже учтите. Он парень надежный, не подведет. Ведь это мы с ним на шоссе разных колючек набросали.
— Неосторожно, — покачал головой Слепов. — Опять зря рискуете.
— Да как же зря, Василий Акимович, ничего не зря. Сами видели, как машина напоролась. С полчаса простояла. Так задание дадите? — поторопил он.
Слепов остановил его.
— Погоди, не горячись. Сегодня у нас двадцать седьмое? Приходи тридцатого. Только один. И захвати какую-нибудь посуду. Чайник, кастрюлю. Для починки. Понял?
— Понял, Василий Акимович, все понял.
— А теперь марш домой. И… не пищать!
— Есть не пищать! — весело откозырял Витя и пошел к двери. — Василий Акимович! — обернулся он. — Еще одна просьба. Красок мне не дадите? Понимаете, все вышли. А купить, — где же теперь купишь?
— Хочешь рисовать? Несмотря ни на что? Вот это похвально. Это в моем вкусе.
Сунув краски в карман, Витя шагнул к двери и столкнулся с отцом.
— Ты, папка? — он широко раскрыл недоумевающие глаза.
— Чайник прохудился, — смущенно сказал Михаил Иванович, — Тут, говорят, чинят.
— Чинят, чинят! — задорно крикнул Витя. — Тут мой знакомый живет. Хо-ро-о-ший мастер! — он посторонился, пропуская отца. Все в нем пело и ликовало — и отец здесь, с настоящими людьми!
ДЕСАНТ
Декабрь в этом году был ненастный. В последних числах месяца резко похолодало. Дул штормовой северный ветер. Он свистел в проводах, завывал в трубах, стучал плохо закрепленными ставнями в покинутых хозяевами домах. Темное, взбаламученное море с силой кидало на берег крутые волны. Они разбивались о прибрежные камни, тяжело отползали назад и снова с ревом бросались на берег. Причалы, облепленные снегом, были пусты. Гитлеровские часовые, промерзнув на ледяном ветру, по окончании вахты спешили укрыться в теплых помещениях. Стоявший на квартире у полицая Мирханова гитлеровский офицер Отто Шольц в минуты откровенности говорил: