Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
Михаил Иванович подмигнул, усмехнулся и, откинувшись на спину, замолчал.
— И все же Назукин был арестован, — через минуту продолжал он неохотно.
— Провокатор выдал?
— Да. Вошел, подлец, в доверие к подпольщикам и выдал белым большевистские явки. Назукин пришел на одну из конспиративных квартир, а его там уже ожидала засада. Белогвардейцы схватили многих членов большевистского комитета. Назукина бросили в одиночку. Вместе с его арестом рухнул смелый план. У него почти все было подготовлено для того,
— Его расстреляли? — тихо спросил Витя.
— Да, — опустил голову отец. — Пытали: прижигали лицо папиросами, кололи тело штыками. Потеряет сознание — отольют водой и пытают снова. Но ой не сказал ни слова, даже имя свое не назвал. Когда его последний раз вели по тюремному коридору, он громко крикнул: «Держитесь, товарищи! Победа недалека!»
Перед расстрелом ему завязали глаза. Но он сорвал тряпку и насмешливо заявил: «Я вас не боюсь!» Вот как!
В том же году Красная Армия освободила Крым. Друзья разыскали тело Назукина. Его могила теперь на главной площади города.
— Я знаю, — прошептал Витя.
— Да, — с невольной печалью вздохнул отец. — Крепкий был человек. Рабочей закалки. Настоящий герой.
Михаил Иванович поднялся. Встал и Витя. Он пристально смотрел с горы на освещенный заходящим солнцем город, ища глазами знакомый обелиск. О чем он думал в эту минуту? Мечтал ли стать таким же крепким, как те, кто с боями добывал свободу, или сожалел, что поздно родился и не был участником бурных событий в годы революции и гражданской войны?
— Пора возвращаться, — напомнил отец. — Мать, наверное, заждалась.
— Да, пора, — рассеянно ответил Витя. Ему хотелось быть как можно ближе к отцу, который так много видел, так много знает. Маленькой загорелой рукой он крепко ухватился за теплую надежную руку отца. И они молча стали спускаться в город.
ССОРА НА БЕРЕГУ
Лето 1940 года Витя провел в Субаше в гостях у родственницы Коробковых — тети Сони. Два месяца промелькнули быстро. С деревенскими ребятами ходили на прогулки в Старокрымский лес, искали пещеры и «клады». Когда поспел хлеб, собирали колоски. Убирали сливы, ранние яблоки и груши в колхозных садах.
Домой Витя приехал за неделю до начала занятий и сразу же убежал на море. Оставил дома записку: «Приду к обеду». И не пришел. Мать нашла их со Славкой на берегу. Посиневшие от слишком усердного купания, они, прыгая на одной ноге и стуча зубами, надевали только что выжатые трусики.
На другой день Слава прибежал чуть свет, но уже не застал своего друга.
— Где же он?
— На море, конечно, — отозвалась в окно Виктория Карповна. — Схватил альбом и поминай как звали!
Славка побежал на набережную. Шлепая босыми ногами, он прошел по воде у самого берега до того места,
Витя сидел на большом камне, свесив ноги так, что волны лизали его голые ступни. На нем была белая рубашка, расстегнутый воротник открывал смуглую от загара шею. Рукава были засучены выше локтя, и от этого руки с тонкими подвижными пальцами казались очень длинными.
На коленях у мальчика лежал альбом. Витя рисовал. Уже были намечены на белом листе море, скалистый берег и одинокий корабль среди высоких волн.
Славка подобрался сзади на цыпочках и двумя руками стиснул Вите голову.
— Пусти, — попытался тот освободиться. — Пусти, не балуй.
Но Славка не разжимал рук. Витя набрал на кисточку краски и мазнул наугад невидимого противника. Руки, сжимавшие голову, сразу ослабели.
— Ну, вот дурень, — возмутился Славка. — Нос вымазал.
— А ты не лезь, когда человек делом занят! — хохотал Витя, глядя на раскрашенную физиономию приятеля. Он отложил альбом, подвинулся, освобождая место рядом на камне.
Славка сел, опустил ноги в воду и тотчас отдернул. Лицо его перекосилось:
— У-у! Холодная!
— Норд-ост дует, — с видом знатока сказал Витя. — Все море взбаламутил. Вон Шурик искупался, теперь не рад.
Только тут Славка заметил Шурика Воробьева: Он стоял поодаль и, одеваясь, дрожал мелкой дрожью.
Море играло.
«Идугу», — пела волна, набегая и разбиваясь о камни. Сноп брызг обрушивался на мальчиков.
«Сотру-у!» — спешила за первой вторая.
Ребят увлекала эта игра. Поджав ноги, они вдруг выбрасывали их вперед, словно отталкивали набегавшую волну.
— Куда, куда лезешь, поворачивай обратно, ишь ты!..
День выдался чудесный. По ясному голубому небу плыли чистенькие, пухлые облака. Казалось, их всю ночь отмывали в соленой морской воде, а теперь, отжав и распушив, сушили на ветру. Взбаламученное ночным штормом море постепенно успокаивалось.
— Ты только посмотри, Славка, — говорит Витя, наблюдая за отражением облаков в морской воде. — Туда смотри, в море. Видел ты когда-нибудь такие? — Он торопливо хватает кисть, склоняется над альбомом. — Нет, — огорченно откладывает он рисунок. — Тут надо маслом да на холсте.
— Хорошо тебе, Витька, — говорит с завистью Слава. — Все тебе само в руки дается. Вырастешь, художником будешь…
— Легко сказать — будешь, — вздыхает Витя. — Я вот картину никак не могу нарисовать, второй месяц бьюсь. Отец говорит: брось, зря себя изводишь. Надо, говорит, сперва учиться, законы перспективы узнать и разное там другое…
Он взял голыш, размахнулся и пустил его по воде. Камешек запрыгал, оставляя за собой расходящиеся круги.
— Раз, два, три, четыре, — считает Витя. — Семь! А ну-ка ты.