Витязь в медвежьей шкуре
Шрифт:
— А что случилось?
— Ничего, — вполне убедительно пожал плечами Носач. — Сотник распорядился учения провести. Весной много новичков в стражу приняли, не обученных. Вот и натаскиваем.
— Я именно так и подумал, — кивнул Раж. — Вот, земляки соврать не дадут, как раз это им и говорил. Кстати, Круглей, я знаю, ты дальше с обозом пойдешь, а раненых тут оставишь?
— А что? Поправятся, в Белозерье вернутся.
— Пехом?
— В Гати лошадьми не торгуют. Ты чего спрашиваешь-то?
— Видишь ли, какая чудасия в моем отряде произошла.
— Спасибо, — купец кивнул с уважением. — Я не забуду…
— Да чего там, свои же люди, земляки. Вот только… — Раж замялся. — Князю все равно, а метельник за утрату спросит. И, случись что, за лошадок тех из жалованья вычтет. А какое там жалованье у десятника?
— Что верно, то верно… — мимолетно поддержал его Носач. — Слезы…
— Ну, это дело поправимое, — погруженный в другие думы, купец наконец-то сообразил, что от него требуется. Сунул руку за пояс и вынул оттуда несколько жирно блеснувших кругляшей. — Вот, на всякий случай. И не подумай чего дурного. В честности твоей не сомневаюсь. Не хватит — вернусь и добавлю. Останется — лишнее воротишь.
— Добро, коли так. — Раж столь проворно ухватил деньги, что можно было не сомневаться: лишнего ни гроша не будет. — Тогда бывайте. Счастливого вам пути. Возвращайтесь с прибытком. Ну а если Людоеда где повстречаете — известите при случае. Очень князь за сына зол. Мне бы, по совести, стоило варвара с собой взять. Да ладно уже… — он замялся, но пересилил жадность, видимо не совсем пропащий, и остановил руку Круглея, потянувшуюся к поясу. — Вас и так всего ничего осталось, а дорога длинная. Только скажите еще напоследок. Правда, что Людоед сбежал, когда варвар его по хребту своей дубиной огрел? Или приврал вчера дядька Озар для красного словца?
— Ты же сам слышал, что оный великан уже возле Гати озорует… — пожал плечами Круглей.
— Слышал.
— Стало быть, правда.
Раж призадумался над ответом. Хмыкнул.
— Тоже верно. Если озорует, значит — сбежал. Ну, счастливого пути вам еще раз.
— И тебе удачи, десятник…
Круглей с трудом дождался, пока княжеский знаменосец отойдет хотя бы на десяток шагов, и бросился к Носачу.
— Ну?!
— Как сквозь землю провалилась… — виновато развел руками тот. — Всю Гать перевернули. В каждый дом, амбар, овин и хлев заглянули. Ни одного погреба или чердака не пропустили. Никаких следов. Псы и те ничего не учуяли…
— Ну, здесь ее, положим, на руках несли, — вмешался Озар. — А снаружи?
— Говорю же: никаких следов!
— Не на крыльях же она улетела? Значит, Чичка еще в городе.
— Глухой ты, что ли? — насупился Носач. — Стража осмотрела каждое подворье! Как я и говорил, когда староста узнал, чья племянница похищена, то даже к себе в дом людей пустил. Чтоб никакого подозрения у гостя не оставалось. А за ним и сотник последовал. Так-то!..
— А церковь? — это уже я свои пять копеек сунул.
— Чего церковь? — не понял Носач.
Угу, суду все ясно. Эти наивные души все еще отождествляют чистоту веры с помыслами ее служителей. А в моем веке уже каждый знает: жена кесаря вне подозрений не потому, что безгрешна, а потому — что оскорбленный папа быстро всякого сомневающегося на аутодафе спровадит.
— Церковное подворье осматривали? — объяснил я доходчивее, за что был награжден длинным и неприятным взглядом городского стража.
— Варвар… — поспешил вмешаться Озар.
— Помню, — кивнул Носач. — Учите его христианским традициям, и чем скорее, тем лучше. Благодарение Богу, мы не католики. А там, — он мотнул головой на запад, — и за меньшие провинности сжигают. Пойду я, может, что новое открылось? Ждите…
— А ведь Степан дело говорит, — впервые за все время отозвался Кузьма. Видимо, молодежь и здесь более продвинута и меньше подвержена догматам.
— Думаешь?
Странно, но в голосе купца не было ни удивления, ни возмущения. Кузьма интонации не заметил и стал торопливо объяснять свои мысли.
— Разве вам не показалось странным, что отец диакон всеми силами загонял нас в церковь, а как понял, что Степан у обоза останется, мигом охладел. Вона, до сих пор никакого служки за нами не прислали…
— Да не тарахти ты, — остановил его купец. — Показалось мне, показалось. Похоже, здешнее духовенство тоже к Риму склоняется. Но — это не нашего ума дело. Другое важно. Если Чичка у них — то обменять ее захотят. А это значит — жива девка. Но то худо, что о нас они больше должного знают. Но вот насколько? Ладно, гадать нечего. Поживем — увидим. Будем собираться… Васята как там? Оклемался? Возвращаться не хочет?
— Вроде того. Говорит, голова гудит еще, но готов и дальше с нами.
— Эй, а как же…
— Ты пойми, Степан, — Круглей взял меня за рукав и посмотрел прямо в глаза, — Чичка дочь моего родного брата. Я всем сердцем за нее болею, но ждать не могу. И объяснить тебе почему, тоже не имею права. По-доброму церковное подворье обыскать не позволят. Силой войти захотим, сами гатчане нас побьют и прогонят… с позором. А уйдем — враг и так, и так зашевелится. Только девица ему без надобности. Поговорить со мною захочет. Лицо свое покажет. Вот тогда и обдумаем: что да как. Согласен?
— Почти.
— То есть?
— Вы уходите, а я задержусь на денек. Меня Носач в стражу звал, так что не удивится. Днем я по городу покручусь, а ночью…
— Попадешься — убьют. Особенно, если все же то не простые разбойники ради выкупа озоруют, а те — на кого я думаю.
— Ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Я осторожно.
— А можно и мне со Степаном остаться? — неожиданно вызвался Кузьма.
— Спасибо, — я положил парню руку на плечо. — Спасибо, но не стоит. От двоих и шума вдвое больше. А отбиваться придется — один меч или два, разница небольшая.