Витязи из Наркомпроса
Шрифт:
Николай Иванович задумчиво, не отрывая глаз, смотрел на крытую толстым стеклом столешницу, на которой никак не хотел сходиться упрямый пасьянс.
Изредка Николай Иванович болезненно морщился: в двух шагах от него двое сержантов-молотобойцев с обычным усердием обрабатывали кусками обрезиненного силового свинцового кабеля подследственного Удальцова, он же Тютюкин, он же Шпильман… А тот совершенно по собачьи выл, визжал, и усердно пытался облизывать им их хромовые сапоги.
Николаю Ивановичу слышать и видеть это было неприятно — уж гондурасский-то резидент
Нет, Николая Ивановича, кроме того, угнетал тот факт, что с тем же усердием эти же бойцы будут обрабатывать и самого Наркома, попади он в их умелые руки! Да что там, в конце-то концов, этот Ежов? Шабес-гой, жалкая марионетка, использованный своими незримыми хозяевами ловко и умело… А вот вдруг коснись дело его, Николая Ивановича, самого… не дай Б-г!
Сванидзе ознобно передернул плечами.
Пасьянс, пасьянс… Ухоженные, никогда не знавшие презренного труда руки ловко тасовали карты.
Дама… И лицо Наташи Вайнштейн, счастливое, светящееся изнутри комсомольским оптимизмом и гордой радостью от того, что она живет в лучшей на свете Стране Советов!
Валет… Лицо осужденного Бекренева… Худое, изможденное, снятое в фас и профиль… С тоскливой безнадежностью смотрящее в объектив.
Король… Бородатое, степенное лицо Охломеенко, исполненное достоинства и внутренней силы.
Не сходится пасьянс… Ох, Оксана, Оксана… И ведь какой же это БЫЛ перспективный агент… что это именно так, увы, теперь совершенно понятно. Что же ты, Оксана? Совесть у тебя есть или нет?
Николай Иванович поближе придвинул к себе переданные по фототелелеграфу из Потьмы донесения…
Унылый канцелярит замоченных в сортире станционных оперов… Дореволюционная изящная вязь доброго доктора из Лесной школы… Истеричные, рваные строки, загибающиеся вверх, бывшего мордовского интеллигента… как бишь, там его? Какашкина? Детские печатные буквы колхозницы Слезкиной… Показания родителей бдительного семилетнего октябренка… Деловой сухой отчет продавца из кондитерской, похожий на объяснительную записку в ОБХСС…
Нет, всё понятно. Они шли именно на станцию Потьма, как и было агенту предписано. Но почему шли-шли, да вот не дошли?
А как было бы хорошо!.. в лесочке исполнили бы их по-тихому, интеллигентно… Нет человека, нет проблемы… Так ведь теперь есть. Вот подлецы, а?
И Николай Иванович решил: нет! Хочешь что-то сделать, делай это сам. Надо ехать в Мордовию самому…
К затерянному среди безбрежных лесов заброшенному скиту они вышли на рассвете.
Всю ночь они шли, сначала по уходящей из Потьмы в лесные дебри узкой лесовозной просеке, ведущей к селу с толстовским именем Ясная Поляна, а потом напрямик свернули в леса, двинувщись строго на север…
— Доведу вас до Сто Десятого Барака, а уж там болотами пойдем на Тарвас-Молот! —
Натка искренне полагала, что на северной стороне деревьев мох должен был бы рости погуще… Но с могучих еловых стволов седые бороды мха свисали совершенно одинаково, с какой стороны не посмотришь.
Под ногами пружинила подушка вековой хвои, над головой тихо звенели комары, впрочем, подлетать поближе к путникам явно опасавшиеся. «Лесное молоко», которым Филя напоил своих спутников, действовало выше всяческих похвал.
Натка шла, молча опустив голову и не отвечая на осторожные, будто к больному обращенные, вопросы своих товарищей. Да нет же! Она прекрасно понимала, что в Советской Стране ещё порядочно встречается всякой дряни: так, на любой величественной стройке по углам можно найти кучи мусора и всякого сора… Да ведь и на работу свою она шла с большой охотой: вооружившись тряпкой и шваброй, вымететь из темных уголков светлой стройки Коммунизма грязь и пыть буржуазного проклятого прошлого! Но в таком концентрированном виде такого количества несправедливости, зла, низкой подлости, как в Потьме — она ещё никогда не встречала. Нет, надо! Надо вымести всю эту мерзость ко всем чертям. Вот, только вернусь в Наркомат, и я такой отчет напишу…
(О том, что вернуться ей в Москву было уже не суждено, да это, честно говоря, теми, кто её сюда посылал, вообще-то и не планировалось, Натка, к счастью, не подозревала… Да если бы она и знала об этом наверное! Ну и что? Вряд ли она свернула со своего пути. Не такой она была, Царствие ей Небесное, человек.)
… Первым запах погасшего костра услыхал Филя… Подняв вверх руку, он остановил уставших товарищей, и тенью скользнул вперед, средь плавающих в утреннем тумане стволов…
Через некоторое время он уже деловито докладывал:
— Три человека, двое колхозников и городской. Люди не лесные, дрыхнут себе в балагане без задних ног.
— А что за городской? — осторожно спросил Бекренев.
— Кто знает? — пожал плечами Филя. — Какой-то спец. То ли агроном, то ли таксатор… А может, геолог, торфяники обследует, или иные нерудные ископаемые ищет… Хотя, вряд ли! Молотка геологического при нем я не заметил.
Но огненно-рыжий, как недоброй памяти Сёма Розенбаум, Изя Кац действительно был искателем! Причем искал именно сокровища земные…
Сидя у разгорающегося костра, он с увлечением рассказывал членам этнографической экспедиции (собирающей мордовские народные предания, сказки, легенды и тосты):
— О! У мене есть таки один замечательный тост! Ну, за археологию!
— Что же вы здесь копаете? — удивилась Натка.
— Таки где вы видите здесь раскоп? — в свою очередь удивился Изя. — У мене нету даже открытого листа. Просто я, дико извините, просто задницей чую, что тут что-то таки покладено…
И рассказал, что эти развалины за их спиной есть не что иное, как знаменитый, потерянный в лесах Парценский скит женского Свято-Ворсонофиевского монастыря, разумеется, стертого ныне с карты социалистической Мордовии…