Витязи-клоны
Шрифт:
И вот теперь на белом коне грозно восседает, Бату-хан хоть и невысокий, но представительный и плотный с орлиным носом, хищным оскалом. В Китае Бату любил ударами ноги подбрасывать отрубленные головы, а на шеях пленных проверять остроту клинка, и вот теперь он ждет лишь повода для того, что бы пустить чужую кровь:
– Что задумал этот бесноватый Бэки, бог хочет крови?
– Да повелитель.
Джихангир набычился, еще молодая кровь бьет в голову, самому хочется давить, жечь, кромсать:
– Как жаль еще далеко, до земель урусов.
– Если считать, то по прямой стезе конских переходов
– Я полагаю на Русь пойти летом, сочные травы накормят коней, а наши воины подожгут бескрайние урусуткие леса, докатив волной до Новгорода.
Субудай отрицательно мотнул белой кудлатой с проплешинами головой:
– Нет, не то Бату. Летом на Суздале болота и топи, да и урусам будет легко в камышах и лесах отсидеться. Главные силы должны ударить поздней осенью и по зиме резвым маршем дойти до Новгорода, сильный мороз превратит землю в камень. Ну, а затем, повернув и спалив Смоленск, мы разгромим главный град урусов Кивамень - по утруски Киев и с неведомой ранее добычей вернемся в свои сочные степи.
Батый согласно кивнул:
– Хорошо, от холода уруская кровь застынет, а мы растопим ее горящими стрелами. Но еще, где лучше построить столицу, моей империи?
– Думаю Бату лучше на Итиле, поближе к излучине Дона - здесь все торговые пути сходятся.
Джихангир всадил острый клинок в пышный ковер:
– Так тому и быть! Но вот Котян-хан ведет себя скверно, как дранный шакал затаился и не шлет своих воинов в мою армию. Посему повелеваю идти на старую столицу уже мертвого народа Хазар, град Итиль-сарай и перебить всех непокорных кипчаков в гадюшнике сем. Страх и ужас должен царить в землях поволжских и прочих, что бы покорство намертво было вбито копытами в пустые черепа. А брату моему младшему Шейбани и старшому Орду - приказ покорить Булгарское царство и выкосить всех непослушливых священной воле монголов. Поворачивай к югу, обагрим Каспий кровью!
Тем времен верховный шаман Бэке продолжал изливаться, его голос то переходил на волчий вой, то на медвежий рык, то на рев тяжело раненого слона. Беснующийся колдун, тем не менее, навеял приятные воспоминания - воспоминания немеркнущей славы Субудая. Тот знаменитый победный пир после битвы на Калке, когда связанные князья лежали под лавками, а ханы ели пили и даже пьяно испражнялись на поверженных врагов. Знатные урусы погибали медленно, со стонами, дубовые плохо обструганные доски терзали тела, а шаман все носился и орал, макакой прыгая по столам:
– И на небе и земле,
Выше всех господь Сульдэ,
Битва грозная течет,
Смерти нужен круглый счет!
Всех урусов задави,
Затопчи князей в грязи,
Тем, кто проливает кровь!
Даст Сульдэ; почет любовь!
До сих пор приятно вспоминать стоны пленных, так как одних ратников для достойной жертвы было мало, решено было зарезать несколько тысяч невольников. В основном это плененные рязанцы, женщины, дети. Их кромсали аккуратно, начиная с живота, вскрывали груди, ломали ноги. На детей специально положили тяжелые оглобли и доски, усевшись сверху. Все три монгольских тумена справляли грандиозный сабантуй, наслаждаясь криками и стонами, заглушаемыми непристойными песнями. Похоже, что бог войны был доволен кровавой оргией, а вот нынешний полководец нет, ему и этого мало!
Поход к Итиль-сараю, проходил по уже покоренным землям и, тем не менее повинуясь приказу нового великого воителя монголы сжигали все на своем пути, а мужское население вырезали под корень. Столица некогда могучего каганата, была окружена мощной крепостной стеной, правда местами серьезно поврежденной и половину засыпанным рвом. Жители Итиль-сарая, выслали послов со слезными просьбами помиловать город, и отделаться щедрой данью. Бату-хан был непреклонен:
– Передайте всем жителям и хану Кануну, сыну шакала Котяна что, я вас всех уничтожу, и не будет пощады народу непокорному. А с тех, кто сдастся без борьбы, сдеру живьем кожу, натяну на боевые барабаны и шамански бубны. Ибо ни кто не смеет мне перечить. Сломать хребты послам и бросить на корм собакам!
Незадачливым посланцам сокрушили спины, бросили тела к стенам, что бы защитники впрямую наблюдали и тряслись от страха. А на сам град Итиль обрушились тяжелые валуны и зажигательные снаряды. Отдельные катапульты были настолько огромны, что их метательные приспособления возвышались как сосны в небе, а ковшом можно вычерпать пруд. Долго такую "бандуру" заряжать зато если выстрели, целый каменный дом сокрушит, сплющит в лепешку. Батый был хмур, унизительным жестом которым кличут собаку, он подозвал верховного шамана Бэке. Яростно взревел:
– Ты Бяка, облезлая собака, обещал извести всех уруских богатырей! Особенно двух белых мангусов, явившихся из преисподней. И где их головы, наши лазутчики доложили, что они уже поступили на службу урусутскому князю Глебу.
Не в меру разъевшийся Бэке, подпрыгнул вверх и завис над землею, затем плавно опустился, голос стал замогильным:
– Им не уйти от смерти, ибо сила нашего бога прибывает как вода водопада. Победим, поверьте, бросим в пламя ада!
Бату с плохо скрытым волнением посмотрел волосатого колдуна, но не пристало покорителю вселенной показывать страх. Если этот старый мангус нашлет порчу или пошлет молнию, то остальные воины могут принять это за знак гнева великого Сульдэ, а его джихангира пепел развеют по ветру.
– Ты мой слуга, и должен подчиняться тому, кого сам священный правитель телесное воплощение высшего бога нарек покорять все страны и народы.
Шаман молитвенно скрестил руки:
– Я покорен тебе Бату-хан, покоритель народов и стран. И в знаке лояльности братской любви - дарую коня. Ни кто жеребцу преисподней зари - не ровня!
Из-под земли поднялись густые сизые кубы дыма, запахло палеными трупами, горящей серой. Затем дымок приобрел кроваво-багровый оттенок. Кроваво-огненное облако погустело, и вот из бесформенной структуры низвергнулись волны слившиеся силуэт. Да это был действительно конь.
Но каков жеребец, огромный в два раза больше слона, огненно-рыжий с громадной крокодильей пастью. Копыта размерами в батырский щит с такой силой рубанули по земле, что она качнулась под ногами. Конь, было, заржал, и от его ржания заложило в ушах, а потоки буйного ветра едва не свалили джихангира. Небрежным жестом шаман успокоил пламенного скакуна: