Vive le basilic!
Шрифт:
– Жером, – спросила она дрогнувшим голосом, – тебе обязательно ехать?
Де Шавине отложил салфетку и покачал головой с тем серьезным и слегка печальным видом, который раньше вызывал у Эжени приступ щемящей нежности, а теперь неловкость и стыд за себя прежнюю. К несчастью, под взглядом мужа она по-прежнему опускала глаза и заливалась румянцем. Жером не замечал перемен, он не сомневался в любви жены, и это тоже было мучением.
– Видишь ли, дорогая… – Барон выждал, пока выйдет лакей, и Эжени стало противно. Старик Симон поступил к де Мариньи еще до ее рождения. Выдать недоброжелателям политические тайны он не мог, к тому же
Нет сомнений, что премьер сохранит свой пост и ему поручат сформировать новый Кабинет. Однако он будет вынужден отдать два или три портфеля умеренной оппозиции. Маршан исключается, на это премьер не пойдет, и его можно понять, но тогда остается не так много кандидатур. Милая, ты хочешь стать госпожой министершей?
– Наверное. – Минутами она почти ненавидела мужа. Сейчас была именно такая минута, и именно поэтому Эжени заставила себя произнести: – Прошу тебя, останься.
– Дорогая моя, это невозможно. Разве что, – он заговорщицки улыбнулся, – такова воля императора.
– Это… Это всего-навсего моя просьба.
– Эжени, мне в самом деле очень жаль, но от результатов инспекции слишком многое зависит, я же тебе все объяснил. Вспомни жен цезарей, они провожали своих мужей с улыбкой, а ведь в их времена не было ни телеграфа, ни железных дорог. Я телеграфирую тебе сразу же по прибытии в Орлеан.
– Телеграфируй родителям, я буду у них.
– В такую погоду? – рассеянно удивился де Шавине. – Любовь моя, в городе сейчас гораздо приятнее, а наш жасмин смотрит зимние сны. Он тебя даже не узнает, зато наш бумажный поцелуй прилетит с опозданием.
– Папа и мама на городской квартире. Приехал наш шеатский родственник, и они вернулись.
– Вот как? Ты мне не говорила… Если этот Пайе де Мариньи – приличный человек, надо, чтобы следующим маркизом стал он. Ты, конечно, понимаешь, что я желаю твоему папе долгих лет, но мы должны думать о престиже семьи, тем более теперь…
– Да, – чужим голосом согласилась Эжени, – должны.
Часть II
Глава 1
Пусть и освещенная газовыми фонарями, столичная зима все равно казалась неуютной, о чем Анри и сказал.
– Считается, что о погоде говорят, когда говорить не о чем, – весело откликнулся Дюфур, – но иногда это бывает просто откровенностью. Дружеской. Я прав?
Пайе рассмеялся. Он был рад видеть газетчика, который, хоть и вырядился в цилиндр и пальто с отворотами, ничуть не изменился.
– И все-таки тебе надо было ехать. – Встретившись на квартире Дюфура, старые знакомые с ходу перешли на «ты», хотя в Шеате им это так и не удалось. – В конце концов, у меня отпуск до конца февраля.
– Ты повторяешь это третий раз. Чисто военный подход – приказали, побежал. Птицы моего полета работают иначе: я предсказываю, обвиняю, на худой конец – объясняю, а червячков мне приносят другие. В данном случае барон де Шавине.
– Шавине… Я слышал эту фамилию. Или читал?
– Депутат, без пяти минут министр и, между прочим, твой новый родственник. Начинал как легитимист, теперь дрейфует к центру. Напыщен, как индюк, но неглуп, нахален и при этом не теряет головы. – Поль галантно поклонился пересекавшей бульвар монументальной даме и подмигнул собеседнику. – Писала у нас под псевдонимом Падший ангел, сейчас подписывается «Василиск». Театральные сплетни, треть из которых сама же и распускает, но тебе нужен Шавине… Из барона выйдет неплохой репортер, грех не воспользоваться, благо я оказал ему услугу. Главным образом в интересах «Бинокля», ну и слегка – баронессы. Она урожденная де Мариньи. Прелестна, искренна и к тому же умна. Чудовищное сочетание для супруги политика…
– А что скажешь о прочих де Мариньи? Маркиз написал в Пти-Мези несколько писем и почти умиротворил мою бабушку.
– Неудивительно. Мариньи шаловлив и мудр, как дитя. В свое время ни в чем себе не отказывал, теперь слывет оригиналом и при этом вкладывает деньги только в надежные акции. Вне политики, что опять-таки свидетельствует о его мудрости. Маркиза – дама возвышенная, но при этом не ужасная. Есть еще брат, легитимистская шельма с претензиями, и его удручающая семья. Боюсь, они тоже будут, ведь ты можешь претендовать на титул.
– Дед уже от него отказался. – Обсуждать пока еще незнакомых родственников стало неприятно, и Анри заговорил о другом. – Мы в Шеате читали твои фельетоны взахлеб… Полковник считает, что я тебе обязан. За вырезанные деревни я мог и в сумасшедший дом отправиться.
– Тебе не идет благодарить, к тому же интересы патрона подразумевают продвижение в Аксум. Значит, читатель должен быть на стороне Легиона.
– Только мы так и не поняли, что за Кад-аль-Кууд ты упомянул? И ни у гаррахов, ни у хасутов нет обычаев, о которых ты пишешь.
– И не надо. – Газетчик наморщил нос, будто готовясь чихнуть. – Мне требовался экзотический старик, а «Кад-аль-Кууд» звучит неплохо. Другое дело, что я, кажется, породил монстра. Ты уже видел наших ящериц?
– Я про них читал. Бред какой-то…
– Бред, – охотно подтвердил Дюфур, – и бредим мы всей Республикой. Немного отвлек ильский сыр, но мышеловка захлопнулась, и все вернулось на круги своя. «Проклятие императора» во всей красе.
– У меня наше поражение до сих пор в голове не укладывается, а уж пресса… Ты меня извини, но твои коллеги врут как гаррахи. Я даже не смог составить общей картины. Мы приостановили свое продвижение из-за дурных дорог. Нас заставили перейти к обороне. Нас окружили. Нас окружили и уничтожили. Нас окружили, но мы прорвались…
– Для того чтобы понимать газеты, нужно знать, кто, за сколько и как передергивает. У «Эпохи» роман с премьером, и она твердит, что в общем-то все в порядке. «Жизнь» и иже с ней, напротив, кричат о катастрофе. Сейчас им проще – меньше врать и в другую сторону. Мы и «Сирано» не определились со ставками и поэтому пытаемся писать как есть, но как есть, никто толком не знает. Ясно, что затея провалилась, хотя колбасники тоже не орлы – ворваться на наших плечах в Республику они не рискнули. Теперь все ждут весны и отчета комиссии. Неизбежны подвижки в Кабинете и, хорошо бы, в мозгах премьера.