Визит «Джалиты»
Шрифт:
Часовой чиркнул спичкой, укрыл пламя от ветра в лодочке из ладоней и стал прикуривать. В этот момент он видел только уютно освещённую лодочку ладоней, огонёк, кончик цигарки, ощущал тепло и вкус махорочного дымка, а Гриша, преодолевая дрожь, сползал в ледяную воду с противоположного борта…
УТОПЛЕННИК
День этот был ветреный, но солнечный. Мария Станиславовна вывела детей на прогулку. В санатории оставался только Коля. Тот самый паренёк, с лицом, тронутым оспой, которого чуть не свергли при «сахарном» бунте. Коля оставался
— Не надо спешить, — говорила Мария Станиславовна, — дышите ровно. Серёжа, не подходи близко к морю — ноги зальёт. Олюня, дыши только носом. Серёжа! Я тебя в другой раз не возьму на прогулку!
От запаха моря и йода у Марии Станиславовны закружилась голова. А может, и от того, что она ограничивала себя в еде: детям не хватало. Мария Станиславовна присела на обкатанный морем камень, который откололся от большого валуна, скатившегося с горы в незапамятные времена. Теперь он лежал наполовину на пляже, наполовину в море, похожий на серого мешковатого бегемота.
Дети разбрелись по пляжу. Они искали камешки. Олюня нашла камень с дырочкой.
— Это куриный бог, — объяснил ей Серёжа. — Надень на ниточку и носи на шее.
— Да, — сказал Андрей, — куриный бог от всего помогает.
— Кроме болезни, — возразила Олюня, — от болезни помогает только Мария Станиславовна.
«Если бы, — подумала Мария Станиславовна, — если бы это было так».
Вдруг из-за валуна-«бегемота» выскочила Райка, старшая девочка, её постоянная, верная помощница. Она в волнении жадно хватала ртом воздух:
— Там… там…
— Не смей дышать ртом! — закричала Мария Станиславовна. — Ноябрь месяц!
— Там утопленник!
Мария Станиславовна бросилась за угол валуна.
— Я сама! Никому не подходить!
Но все уже были там. Человек в мокрой одежде лежал под нависшим краем валуна — под брюхом «бегемота», уткнувшись носом в гальку пляжа. Клочья водорослей и мелкие ракушки запутались в его волосах.
Мария Станиславовна, присев рядом, подняла и положила к себе на колени тяжёлую руку, стала нащупывать пульс.
— Не надо, — пробормотал «утопленник», — я живой.
ЧТО БЫЛО В КЛЕЁНЧАТОМ КИСЕТЕ
Гриша открыл глаза и увидел огненный венчик в стеклянном пузыре под белым эмалированным абажуром.
Лампа на сложной системе блоков и шнуров с противовесами проплыла в воздухе и зависла под Гришиным изголовьем.
Гриша увидел лицо Марии Станиславовны и зажмурился: сверкающий диск на её лбу ослепил его.
Металлической лопаточкой она разжала Грише рот, солнечный зайчик осветил горло.
— Скажите «а».
— А-а-а…
Мария Станиславовна сдвинула одеяло, обнажив Гришину грудь с его «государственным гербом»: русалкой в кольцах удава. Она приложила стетоскоп к животу русалки:
— Дышите!
Дыхание у Гриши было мощное и чистое: как будто море перекатывает гальку пляжа.
— Не дышите!
Трубочка была деревянная, короткая. Голова Марии Станиславовны почти касалась Гришиной груди,
— Малярией болели?
Гриша болел тропической малярией.
— Д-да…
— Ну вот: спровоцировали приступ. Температура подскочила. Даже бредили. Но организм у вас!.. — Она сунула Грише градусник под мышку и бережно, как археолог античную статую, укутала Гришин выпуклый торс. — Кто же купается в ноябре?
— Кто вам сказал, что я купался?
— В волосах была тина, как у утопленника. Еле вычесали.
— Где мои вещи?
Гриша поспешно сел, свесив на пол голые ноги.
Мария Станиславовна открыла тумбочку:
— Вот. Рая все высушила, даже отгладила… Но вам ещё следует лежать.
Гриша стал быстро одеваться. В кармане пиджака нащупал свой клеёнчатый кисет: слава богу, цел.
— Решайте, Мария Станиславовна, вы уходите со мной на «Джалите» или нет?
— С кем это с вами я должна уходить? Вы ведь не тот, за кого себя выдавали, не грек Михалокопулос, не торгуете коралловыми островами, даже разговариваете без акцента.
— Да уж нечего темнить. Помните, как вы жили на даче в Кореизе? Сандалики у вас тогда были из лосиной кожи с дырочками. Не помните?.. И ворону не помните? Ручную ворону с перебитым крылом? Она клевала вам ножки сквозь дырочки, а вы слезами садик поливали… Значит, не помните меня? Гришей меня звали. Гришуней, Гриней, Грицком. Из-за палисадничка бросал в ворону палку.
— Ворону вспомнила. Ужасная птица.
— А меня забыли, значит? Где уж тут запомнить! Ваш папаша профессор и генерал, а я был рыбацкий хлопец. Ходил босой, бычков к вам носил продавать вяленых.
— С тех пор, значит, и пристрастились к коммерции?
— Коммерции? — Гриша не сразу понял. — А-а… Так то грек был коммерсант, а не я.
— А кто нам достал сахар? Сразу целый мешок! Дети забыть не могут. У вас это как в цирке получилось: фокус-покус!
Гриша невесело усмехнулся:
— Такой коммерции меня жизнь научила, Мария Станиславовна. Она ещё и не тому научит. А вообще какой я коммерсант? Я матрос. Был русским моряком. Плавал на пароходах русского торгового флота. А где они теперь, пароходы?.. Где «Добрфлот»? Где Черноморо-Балтийское пароходство? Где суда частных фирм? «Мишурес и сыновья» из Одессы — и те обмишурились. Последний их пароход «Спиноза» в Константинополе к стенке присох. Белые угнали русские пароходы за границу. А экипажи заблудились в иностранных портах, и я с ними. Все, что нам осталось от России, — «Русское каботажное бюро» с конторами в Ливерпуле и Константинополе, биржа морских извозчиков «кому, что, куда».
— А почему бы вам не вернуться в Россию?
— Кем я тут буду без флота? «Матрос с разбитого корабля»? Такая дразнилка была у пацанов, если помните. Кому я здесь нужен, когда голод и холод, тиф и война?
— Я вот, женщина, прожила здесь самое трудное время, а вы — мужчина, моряк.
Гриша смотрел в сторону. Он явно что-то не договаривал.
— Ну ладно, — сказал он наконец. — Я моряк. А знаете, что для моряка в жизни главное? Думаете, море?
— Берег.
— Нет. Кто на берегу! Вот я и выдумал себе такую сказку, вроде у меня есть кто-то на берегу.