Шрифт:
1
Инспектор уголовного розыска Николай Журавлевич впервые заступил на самостоятельное дежурство. Ему очень хотелось взяться за какое – либо чрезвычайно важное дело, показать себя, но день прошел относительно спокойно: две ограбленные строительные площадки да избитая пьяным мужем жена – вот и все преступления. Ему бы радоваться, но Журавлевич на деле торопился доказать, что не зря протирал штаны в высшей школе милиции.
После ужина дневное напряжение спало, Журавлевич обрел душевное равновесие, коллеги, уходя, предлагали звонить, если случится
Он читал специальный криминалистический журнал, по студенческой привычке делая пометки в служебной тетради, когда зазвонил телефон. Посмотрев на часы, вспомнил, что именно в это время должна позвонить жена, и, предполагая услышать Надин голос, неторопливо поднял трубку.
– Лейтенант, – узнал Журавлевич голос дежурного майора Кравца, – почему трубку не берешь, уснул, что ли?..
– Да я…
– Срочный вызов, – не стал выслушивать оправданий дежурный, – бери папку и топай сюда, одна нога там, другая здесь…
В дежурке, куда через минуту прибежал Журавлевич, Кравец оценивающе осмотрел его с головы до ног.
– Первое дежурство?
– Первое.
– Похоже, надо еще кого – нибудь из сыщиков вызвать? – то ли спрашивая, то ли рассуждая вслух, проговорил майор.
– Если поставили, значит, доверяют, – вмешался в разговор капитан, помощник Кравца, и дружески подмигнул Журавлевичу: – Возникнет необходимость – поможем лейтенанту.
Журавлевич покраснел от досады.
– Вы, товарищ майор, – стараясь не выдать волнения, как можно спокойнее обратился он к Кравцу, – исполняйте свои обязанности. Что, наконец, случилось?
– Ого! – удивленно воскликнул майор. – А лейтенант с характером. Если так, то обойдется без помощи. А случилось вот что, дорогой мой…
– Я Вам не дорогой…
– Да не злись, дело сложное. Руководству я сообщил, но, пока будет создана оперативная группа, пройдет много времени. Ждать не будем, отправляйся в больницу скорой помощи, там сейчас оперируют человека. Со слов звонившей медсестры – это таксист, доставленный с травмой головы из Первомайского переулка. Ты должен осмотреть одежду, а заодно расспроси врачей, возможно, потерпевший о чем – либо говорил до операции. Звони. А мы выедем в переулок, может, найдем что – нибудь интересное.
– Есть, – почти по – военному отрапортовал лейтенант и направился к выходу.
– И еще, – идя вслед за Журавлевичем, инструктировал майор, – если будет возможность, попытайся поговорить с потерпевшим… Спроси врачей. В таком состоянии человек выкладывает всё как на духу.
Землю покрывала ранняя осенняя ночь. Промозглая мокрядь хлестнула по лицу, ветер налетел, казалось, сразу со всех сторон, глухо захлопали по ногам полы дождевика.
Журавлевич, придерживая рукой кепку, пригнувшись, пряча лицо от холодного дождя, прошмыгнул в приоткрытую шофером дверцу машины, и уазик тронулся с места.
Дождь усиливался, глухо барабанил
– Ну и погодка! – с любопытством рассматривая лейтенанта, проговорил водитель, дородный сержант с кустистыми, сросшимися на переносице бровями, и протер ладонью запотевшее зеркало. – А Вы одеты не по сезону, плащик тепла не держит.
– Мне тепло, – отмахнулся Журавлевич и, чтобы дать понять, что очень торопится, добавил: – Можно побыстрее?
– Это можно, – согласился сержант, и еле заметная улыбка скользнула по его губам.
Машину на повороте тут же занесло в огромную лужу, и, казалось, брызги на мгновенье поглотили ее.
– Осторожно! – непроизвольно вскрикнул Журавлевич; ему почудилось, что колеса оторвались от земли и машина летит по воздуху прямо на дерево.
– Что – то я Вас не понимаю, – в словах шофера послышалась ирония, – как все же ехать: осторожно или быстро?..
Журавлевич понял, что сержант подтрунивает над ним и нарочно заехал в лужу.
– По правилам…
– Вот теперь понятно.
Дальше ехали молча. Журавлевич корил себя за напускную начальственную важность.
В больнице лейтенанту не разрешили встретиться с потерпевшим, а по одежде, принесенной санитаркой в приемный покой, можно было предположить, что действительно совершено преступление. В карманах влажной, грязной, с рыжими пятнами крови куртки таксиста Журавлевич ничего не обнаружил. В нескольких местах она была порвана – вероятнее всего, в драке. Журавлевич положил одежду в целлофановый пакет, отнес в машину и попросил санитарку провести его к доктору, который оперировал таксиста.
Поднявшись на лифте на третий этаж, санитарка длинным темным коридором провела инспектора к двери с табличкой «Профессор Лещинский» и, поймав его удивленный взгляд, поспешно пояснила:
– Без нашего Михалыча не обошлись… На все тяжелые операции вызывают его.
В это время дверь открылась, из кабинета вышел одетый в черную кожанку невысокий худощавый мужчина и очень удивился, увидев Журавлевича и санитарку.
– Профессор, к Вам из милиции, – скороговоркой отрапортовала женщина и спряталась за лейтенанта.
– Тогда Вы вовремя, – закрывая дверь, полушутя проговорил профессор, – подвезете меня домой, а по дороге зададите свои вопросы. Я ведь прав, Вы хотите со мной поговорить?
– Да, хочу.
– И меня интересует больной. Вы не установили его личность?
– Нет, при нем не было документов.
– Это я знаю, но, может, к Вам обращались, разыскивая пропавших?
– Пока нет, – ответил Журавлевич и в свою очередь спросил: – Он жить будет?
– Жить будет, выкарабкается, организм молодой, сердце крепкое, – ответил профессор, подходя к машине, и, приостановившись, посмотрел на лейтенанта. – Я догадываюсь, о чем Вы хотите меня спросить, но помочь ничем не могу. Больной молчал, даже ни разу не застонал. Поговорите с ним сами, но не раньше, чем через неделю, если, конечно, все будет хорошо. Меня, пожалуйста, высадите около магазина игрушек на Ленинском проспекте, вам это по пути. Мне не раз случалось с вашим братом ночью вот так добираться после операции.