Визитная карточка флота
Шрифт:
— Два месяца назад, перед днем Военно-Морского Флота.
— И даже телеграммы не дал!
— Хвастаться не привык.
— Батя тоже не знает?
— Скоро буду в Москве, покажусь.
— Выходит, я на тебя работаю?
— «Горделивый» будет плавать в моей эскадре.
— Под командой Урманова?
— Пока командиром планируется он.
— Почему пока?
— Пока ты достроишь корабль, ему могут предложить что-нибудь другое.
— Ну и болваном будет, если согласится! С такого трамплина, как наш крейсер, он и тебя перепрыгнет!
— Вот ему
— Павел Иванович, — прервал разговор братьев директор завода, — у тебя все готово? Шампанское не забыл?
— Целый ящик припас, Константин Сергеевич.
— Ящик ни к чему, бутылки достаточно.
— Одну о форштевень, остальные по бокалам разольем.
— Коллективку хочешь учинить? При высшем партийном руководстве города?!
— Кого же крестной матерью выбрали, Константин Сергеевич? — подал голос секретарь горкома партии, до того с улыбкой слушавший забавный разговор.
— Марью Даниловну Сапожникову. Она сорок лет на стапеле трудилась. Теперь на пенсии, но по-прежнему в коллективе, молодежь учит.
— Достойная кандидатура.
— Ну что ж, товарищи заводчане, — сказал директор, — гости остаются у меня, а хозяева по местам! Собираемся без четверти десять на смотровой площадке.
В вестибюле заводоуправления Павел Русаков увидел высокого морского офицера в модно скроенной тужурке с широким — от уха до уха — козырьком и вздернутой тульей.
— Сергей! — окликнул он моряка.
— Здравствуй, Павлуха! Сколько лет, сколько зим!
— Ты все такой же молодец, девицам на загляденье!
— Только уже шашель жениха побил, — усмехнулся Сергей Урманов, касаясь кончиками пальцев виска.
— Седина нынче в моде.
— Только вам, Русаковым, ничего не делается: ни сединки у тебя, ни морщинки.
— Не скажи… перешел вот в другую весовую категорию, — хлопнул себя ладонью по животу Павел.
— Просись на корабль, в море быстро вытрясет!
— Ты же мне, кроме электромеханической боевой части, ничего не предложишь. А для «бычка» я, пожалуй, староват. Ты вот на два года моложе, а метишь в командиры!
— Не хватает скромности отказаться!
— Откажешься — всю жизнь потом жалеть будешь. Мы тебе такой крейсерище отгрохаем, какого свет еще не видывал. Похлеще всяких там «галвестонов».
— Не говори гоп…
— Гоп уже конструкторы сказали, а наше дело их золотые мысли в каленое железо перевести! — засмеялся Павел, довольный своим каламбуром.
— Мой адмирал уже тут? — выдержав деликатную паузу, спросил Урманов.
— Андрюха-то? В кабинете у директора. Третий этаж направо, через секретариат. Там весь синклит собрался. Ты надолго к нам? Надеюсь, после спуска в гости ко мне заглянешь? Обмоем купание младенца, покалякаем.
— Спасибо, Павел, постараюсь…
К половине десятого смотровая площадка на заводском причале запестрела синими спецовками заводчан, среди которых островками выделялись костюмы и военные мундиры гостей. Короткий митинг открыл директор, затем передал слово секретарю городского комитета партии. Его
— Дорогие товарищи! — сказал он. — Я сам судостроитель и знаю, какое большое событие спуск на воду каждого нового корабля или судна. Ведь из заводского затона начнет он свое долгое и, возможно, славное для нашей Родины плаванье… И вместе с ним в морях будут всегда тепло ваших рабочих рук и привязанность сердец. Спасибо вам за ваш доблестный труд, дорогие мои земляки!
Так же лаконично и взволнованно говорила с трибуны будущая крестная мать.
— Сынки мои и дочери! Ушла я на пенсию после четырнадцатого своего кораблика. Думала, и помирать мне с этим счетом. Низко кланяюсь вам за то, что вспомнили обо мне, оказали честь высокую благословить со стапеля пятнадцатый!
После митинга директор распорядился по телефону начать спуск. Смотровая площадка притихла в ожидании.
— А я вспомнил вас, Мария Даниловна, — вполголоса сказал секретарь горкома стоявшей рядом крестной матери. — Это же вы мне когда-то всю шею перепилили из-за детского комбината на Сухановке…
— Что было, то прошло, Георгий Яковлевич, нынче у нас пять таких комбинатов да еще два дома отдыха — профилактория для рабочих и служащих.
Сапожникову пригласили поближе к воде, секретарь смотрел ей вслед и с удовлетворением думал про то, как весомо прозвучало «у нас» в устах этой старой женщины, давно уже пенсионерки.
На стапеле между тем раздалось несколько команд, и вдруг рыжая от сурика громада корабля шевельнулась и, быстро набирая скорость, поползла вниз. Громкое «ура!» прокатилось по смотровой площадке, вверх взметнулись замасленные береты заводчан.
Когда форштевень крейсера коснулся поверхности воды, об него со звоном разбилась бутылка шампанского, и пенистый след от вина тотчас же был смыт вздыбившейся волной. Корабль вначале грузно осел в воду, затем вскинулся над белесым водоворотом, колыхнулся несколько раз и с неторопливой важностью поплыл от причала. Навстречу ему торопились два закопченных, словно жуки, портовых буксирчика.
На самой верхней надстройке крейсера стояла кучка людей, восторженно махавших руками. Контр-адмирал Русаков разглядел среди них младшего брата Павла.
— Твое место занимает, Сергей Прокофьевич, — с улыбкой заметил он, обращаясь к Урманову.
Тот лишь улыбнулся в ответ, продолжая разглядывать лениво раскачивающийся на разведенной волне остов нового корабля.
Сергей вырос возле моря и среди моряков, потому уже в пятилетнем возрасте уверенно отличал эсминец от сторожевика. Он хорошо помнил неуклюжие, как утюги, крейсеры 30-х годов, тихоходные угольные тральщики, тянувшие за трубами дымовые завесы, переоборудованные из грузовых пароходов минные заградители. Не до красоты было тогда с трудом возрожденному военному флоту. Потому-то белыми лебедями среди утиной стаи выглядели поначалу уцелевшие после гражданской войны «новики» да лидер эсминцев, построенный для нас зарубежной фирмой.