Визитная карточка флота
Шрифт:
— Ну вот весь наш триумвират в сборе, — хохотнул Павел Русаков. — Кто же из нас будет Цезарем?
— На корабле бывает только один командир, — сказал Томп, заметно смягчая букву «б», так что она звучала как «п».
— У нас пока не корабль, а заказ номер триста тридцать три, хитровато глянул на Урманова Павел.
— Я думаю, следует вспомнить старый флотский принцип: каждый занимается своим делом и головой за него отвечает, — отпарировал Сергей.
— Позволь справиться, за что же будешь отвечать ты?
— Долго перечислять, товарищ главный строитель. За многое и, в частности, за специальную подготовку экипажа.
— Стало быть, толкаться возле механизмов и мешать моим рабочим? А заодно сманивать тех, кто помоложе, на сверхсрочную?
— Я не вербовщик, а у нас, как известно, всеобщая воинская обязанность.
— Кто же тогда сманил моего шофера Васю? Адмирал Нельсон?
— На твоем месте я бы водил машину сам. Невелика персона!
— Сам сначала дослужись до персональной, тогда будешь судить и рядить…
Диспетчер подозвал Павла Русакова к телефону, и тот, выслушав что-то, рысью выбежал за дверь.
— Что получилось? — спросил диспетчера Томи.
— ОТК сварной шов забраковал, — ответил тот.
— Не велика беда, — буркнул Томп и повернулся к Урманову: — Мне говорили, вы из семьи потомственных мореходов?
— Отец был капитаном первого ранга, а вот дед рабочим на заводе Гужона.
— О, мой род семью коленами связан с морем! Я ведь из Кингисеппа, что на острове Сааремаа. Знаете такой?
— А как же! Еще в училище лоции всех наших морей наизусть вызубрил.
— Жаль, что вы не побывали на Сааремаа! Такой красоты на всем свете больше нет.
— А мне кажется, что самый красивый город в мире — это Севастополь.
— Мы с вами как кулики, каждый свое болото хвалит! — рассмеялся Томп. — У вас есть сын?
— Я не женат.
— Это нехорошо! Род надо продолжать. Мой сын Ян закончил мореходку, теперь плавает механиком на Балтийском пароходстве. Я рад, что мы познакомились. Будем работать вместе.
Ступив на палубу «Горделивого», Сергей Урманов сразу заметил, как поматерел корабль за пять месяцев, прошедших после спуска на воду. Перед носовой надстройкой связкой гигантских стручков красного перца казались поднятые вверх контейнеры ракетной установки, возле самого форштевня волнистыми рядами выложены черные калачи якорь-цепи. Надстройка уже была остеклена, а над нею широко раскинула сетчатые крылья антенна станции поиска цели. Только этажерки монтажных лесов, окружавшие некоторые наружные устройства, портили внешний вид крейсера.
Вдоль обоих бортов сновали туда-сюда люди; непосвященному этот человеческий муравейник показался бы странным, даже бессмысленным, но Урманов видел, что почти никто из рабочих не идет с пустыми руками, каждый что-то несет: детали, инструменты, укупорочную тару, ведерки с краской либо со смывкой. Да и не особенно разгуляешься на стылой, промозгшей на февральском ветру палубе под щетиной сосулек, свисающих всюду: на мачтах, буртиках надстроек, на металлических скобах, скрепляющих леса.
Бежавший навстречу Урманову человек в рыжей телогрейке и заляпанной краской ушанке остановился, поспешно вскинул к виску ладонь правой руки:
— Здравия желаю, товарищ командир! Вы меня не узнаете? Главный старшина Хлопов. Тот самый, который бывший шофер Павла Ивановича…
— А, стало быть, тот самый Вася, — усмехнулся Урманов. — Ну, здравствуйте. Я успел за вас нахлобучку получить от главного строителя. Службой довольны?
— Трудимся, товарищ командир. Служить пока недосуг.
— Любопытное заявление! Выходит, сейчас вы не на службе?
— Смотря как считать, товарищ командир. Если по принципу: солдат спит, а служба идет, то она есть. Только у моряка настоящая служба в море начинается.
— А разве плохо собственными руками на корабле каждую железку пощупать? Уверуешь в надежность техники, плавать спокойнее будешь.
— Все это правильно, что вы говорите, товарищ командир. Но есть тут некоторые особые обстоятельства…
— Какие же, если не секрет?
— Вы скоро сами о них узнаете, — уклонился от продолжения разговора Хлопов. — Разрешите идти?
Урманов тоже двинулся дальше, не особенно задумываясь над смыслом недосказанного старшиной, но то, что Хлопов задолго до начала плавания думает о море, командиру понравилось. В любом из своих подчиненных он прежде всего ценил ту профессиональную жилку, которая впоследствии вплетется в прочный канат под названием «морская выучка экипажа».
Одна из времянок на крейсере — будущая матросская столовая — была отведена для нужд личного состава. В ней размещались шкафчики для хранения сменной одежды матросов и офицеров. Просторное помещение сейчас пустовало, только в дальнем углу возле раскладного стола заместитель командира Валейшо разговаривал с какой-то женщиной в заляпанном краской комбинезоне.
— Познакомьтесь, Сергей Прокофьевич, — сказал замполит, — это бригадир маляров Ирина Петровна Снеговая, можно ее звать просто Ирой.
— А еще меня называют Кармен, — игриво глянула на Урманова новая знакомая.
В ней действительно угадывалось что-то цыганское: слегка выдающиеся скулы обтягивала смугловатая кожа, глаза под узкими серпами бровей были тоже темными с янтарными миндалинами зрачков, и даже аляповатый комбинезон сидел на ней подчеркнуто кокетливо.
— Мало ли кого как звали в детстве, — выдержал ее взгляд командир. Меня, например, величали Серым…
— А меня Валенком, — улыбнулся замполит.
— Смею вас заверить, товарищи офицеры, — бесцеремонно оглядела обоих женщина, — эти клички вам теперь не подходят.