«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.
Шрифт:
В настоящем деле надо выделить еще одну особенность: свидетельские показания брали у людей, которые затем не привлекались к судебной ответственности «за связь» с повстанцами. Проверка по базе репрессированных показала, что свидетели не были тройкой, то есть их не привлекали в рамках этой кампании к ответственности за связь с «врагами народа», о которых они обладали столь обширной информацией. Да и протоколы допросов некоторых свидетелей в 1957 г. говорят о том, что они не были арестованы за документально подтвержденную связь с повстанцами. Таких свидетелей могли арестовать в октябре-ноябре 1937 г., так как само по себе письменное оформление факта знакомства с арестованными становилось основанием для включения в повстанческую группу.
Таким образом, в настоящем деле свидетель — это еще независимая фигура, которая выполняет самостоятельную роль в спектакле, поставленном следователем НКВД. И если свидетель все делает правильно, то
Важность роли свидетеля подтверждается многочисленностью допросов. Тот же Толок подписывал отдельный протокол на каждого из будущих повстанцев. Судя по этим документам, свидетели давали многословные показания, обличая своих соседей как антисоветчиков и вредителей. Вполне допустимо, что допрошенные в 1957 г. бывшие свидетели — Толок, Коледа и Головко — говорили правду, утверждая, что их показания от 1937 г. были составлены следователем заранее. Хотя вполне возможно, что свидетелей «готовил» следователь, подсказывая, как следует отвечать, либо они хорошо понимали ситуацию, и вопрос следователя лишь указывал нужную тональность ответа. Нам же важен вывод, что, как следует из материалов дела, свидетельские показания формировали основания для привлечения новых фигурантов по делу. Базовый «список» повстанческой группы дополняется новыми фамилиями — знакомых и коллег по работе назначенных следователем повстанцев.
В этих ответах видна следственная схема, используемая для оформления компрометирующей информации. Вначале обозначался круг знакомых того либо иного подозреваемого или арестованного. В этот круг вовлекались и соседи по бараку (поселку), и коллеги по работе. В поселениях тех лет все друг друга знали и так или иначе соприкасались в повседневной жизни. «Штатный свидетель» мог рассказать об арестованном и его социальных контактах сам — сразу подробно отвечая на вопрос «Знаете ли Вы такого-то». Именно так оформлены допросы Воробьева А. А., чьи многочисленные показания стали основным компрометирующим материалом против семьи Ефановых. В записях допроса от 31 июля 1937 г. говорится о знакомстве Ефанова Ивана с Истоминым Федором Михайловичем, описан круг его знакомств и приведены воспоминания Воробьева, как Ефанов на «работе заявил, что в управлении государством находятся люди, которые издеваются над народом, устанавливают большие нормы выработки, а платят за работу мало» [361] .
361
Протокол допроса свидетеля Воробьева А. А. от 31 июля 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 53.
Если допрашиваемый сразу не понимал, о чем надо рассказывать, то следователь готов был задать дополнительный вопрос: «Расскажите, с кем Ефанов Николай в близких взаимоотношениях на работе и в быту?» — а затем, продолжая «помогать» свидетелю, уточнял полученные данные:
«Кто из перечисленных Вами лиц ведет антисоветскую агитацию или антисоветски настроен?» [362] .
Таким образом, следователь создавал социальную сеть из знакомых арестованного и, опираясь на эти данные, мог «формировать» местное отделение, так называемый взвод повстанческой организации, корректируя текст протокола допроса так, как это было ему необходимо.
362
Протокол допроса свидетеля Веденикова Н. Д. от 30 июля 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 71.
Однако такое интенсивное использование свидетелей налагало и свои ограничения. Результаты допросов могли стать известными в поселке, а «будущие обвиняемые» могли сбежать. Кроме того, свидетель, находящийся на свободе, был подвержен ограниченному влиянию. Такой человек готов был подписать показания, где говорится о кулацком прошлом человека, на которого собираются компрометирующие данные, тем более что это было реальным фактом биографии и свидетеля, и всех его соседей по поселку, либо вспомнить высказывания, которые можно было бы трактовать как антисоветские. Но если показания не были сочинены заранее, сложно было добиться рассказов о серьезной диверсионной деятельности обвиняемого. Может быть, поэтому материалы следствия, опиравшегося на показания свидетелей, позволяли добиться лишь разоблачения антисоветски настроенных лиц. Со временем это стало считаться слабым аргументом, и потребовались более существенные показания на обвиняемых, «изобличающие» их в диверсионной деятельности.
В протоколах допросов яйвинских свидетелей, а затем в признательных протоколах арестованных остались следы важной для следователя информации о доказательствах антисоветских настроений или контрреволюционной деятельности. Подчеркнутые предложения — это воспоминания о бывших когда-то разговорах и произнесенных в них критических высказываниях в адрес власти и начальства.
Надо отметить, что такие разговоры до развертывания кампании по приказу № 00447, т. е. пока репрессии затрагивали в основном начальство, были естественным элементом рабочего быта. Критика советской власти звучала повсеместно. Ее невозможно локализовать территорией трудпоселков или ограничить социальный состав критикующих жизнь и быт рабочих людей кругом «озлобленных» бывших кулаков.
О том, как рабочие, не стесняясь в выражениях, давали самые нелицеприятные характеристики властным органам и персонам, можно судить по имеющимся в архивах документам — донесениям «секретных сотрудников» НКВД. Наиболее подробный цитатник таких высказываний, который был обнаружен автором, касался Лысьвенского горотдела УНКВД. Но и содержание следственных дел из самых разных регионов края свидетельствует, что подобные настроения были общими для рабочих всех предприятий и районов области.
13 марта 1936 г. Лысьвенский горотдел УНКВД по Свердловской области завел агентурное дело «Недовольные», по которому проходили рабочие Лысьвенского завода. Два осведомителя, упоминающиеся в архивных материалах под псевдонимами «Тверский» и «Рогачев», докладывают начальству о контрреволюционных высказываниях рабочих:
«…Пятилетки-то строишь, так шея то у тебя почему оторваться хочет, что ты хорошего получил? Ты зарабатываешь 3–4 рубля в смену, а купить сахару, так надо отдать 4 р. 60 коп., если сравнивать 1926 год, так пачка папирос стоила 14 коп, а теперь 2 р. 50 коп., стало быть, мы работаем за 18 копеек в смену, а еще говорят, благосостояние рабочих поднялось. Вот так бы подняли благосостояние рабочих, как живут Дитердинг(!) и Ратфеллер(!), тогда бы можно сказать об этом» [363] .
363
Спецзаписка Лысьвенского Горотдела УНКВД по Свердловской области. По агентурному делу «Недовольные». Составлена 29.11.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16880. Л. 100.
До 1937 г. следователи — сотрудники карательных органов понимали, что использовать эти сведения нет смысла. Руководство не одобрит раскрытие «дела», в котором только и есть что предъявить: доносы «агентов» о разговорах человека, в которых он критикует власти за плохое снабжение продуктами или маленькую зарплату. Проблемы со снабжением, бытовые неурядицы были естественным фоном жизни. Удивить ими кого-то было невозможно. В августе 1937 г. следователи получили санкцию на широкое использование при подготовке доказательного материала вольных пересказов, разговоров, которые велись за полгода до допроса свидетеля. Фактически они напоминали рассуждения на темы, обсуждавшиеся в рабочих кругах.
Типичный пример использования следователем информации от свидетеля есть и в деле яйвинских повстанцев:
«В апреле месяце 1936 года на квартире Ефанова Николая, в присутствии Ефанова Ивана, Гладкова Ивана. В разговоре Ефанов Николай заявил: „Советская власть только на дураках и проезжает […] Как найдется хороший человек, который направляет на правильный путь жизни рабочих и крестьян, во всю Европу Троцкист! Троцкист!; а мы — бараны, и рты разинем, слушаем, как обедню агитаторы служат. Мы вот с вами живем без цели, а вот взять Троцкого, Тухачевского, они имели цели и, конечно, пока будет жив Троцкий, он своей цели достигнет, у него много друзей, и авторитетный человек, не как наши руководители — дураки, на них смотрят везде, как на волков. Раз Троцкий больше имеет друзей, и авторитет значит за ним сила, которая имеется и у нас. Вы не смотрите на то, что кричат ура Сталину, это потому что народ запуган, особенно мы, трудпоселенцы. Мы ждем освобождения, поэтому больше надо молчать. Вот только сейчас поднимись что-нибудь, получится, как Пугачевское восстание, но только с победой, ведь каждый честный человек зубы точит и ждет своего время. Такие люди найдутся и у нас в карьере, хватит господам коммунистам на закуску, но только зубы поломают!“. Эту контрреволюционную повстанческую агитацию проводил Ефанов Николай и Ефанов Иван, а Гладков поддакивал и частично добавлял» [364] .
364
Протокол допроса свидетеля Воробьева от 1 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 74–75.