Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
Оля не была похожа ни на одну его женщину.
Елена Николаевна слишком стеснялась.
Нэля следовала всем его прихотям, возбуждаясь вместе с ним.
Вера расковалась потом, но то была раскованность страсти и любви.
Рита — сумасшедшая, и ее постельная любовь была на грани безумия.
Оля же была распущенна. Она делала все, что хотела, и ничего не стеснялась.
С ней Митя возрождался и забывал себя.
Но… Если каждую из тех Митя любил — одну — меньше или совсем мало, другую — больше
Постепенно Митя попривык и к этой его жизни. Правда, она казалась ему не настоящей, вроде бы все понарошку, и однажды он проснется в их с Нэлей спальне и эта его теперешняя жизнь окажется сном — не плохим, но в чем-то неприятным. Бывают такие сны — вроде бы сон красивый и добрый, а просыпаешься и думаешь, какой-то в этой красоте подвох, что-то опасное, нарочитое и предупреждающее…
Относились к Мите здесь отменно, — холили и лелеяли.
Оля — потому что была влюблена в своего «тигренка», мама — чтобы угодить Оле и не потерять расположение дочери, папа — от широты души и большого уважения к Вадиму Александровичу…
Но ничто не трогало Митю, он жил как бы в полузабытьи.
Сначала секс, красота и юность Оли расшевелили его, и он приобрел свои прежние черты, но скоро все это приелось, и Оля даже перестала казаться Мите красивой, и все чаще замечал он в ее лице грубоватые папины черты. Зато теперь замечал все нюансы и мелкие детальки, которые указывали на ее недостатки.
И все больше стала раздражать малость квартиры.
Это «трение» друг о друга приводило Митю в тихое бешенство, никак не проявлявшееся внешне, но внутри — копившееся и копившееся.
Надежда Михайловна и Оля с утра уходили, зато Степан Иванович всегда был на стреме — что подать-принять, куда сбегать и, конечно! — поговорить о зарубежной политике.
• Ни Митя, ни Оля уже не работали в архиве.
С Олей все было ясно, потому что «наверху» в министерстве у папы, как ни странно, был свой человечек, который согласился видеть Олю своим секретарем.
И… через день она уже работала у этого человечка. С Митей были некоторая неясность и боязливый трепет — все же он был в составе номенклатуры, а уж про тестя и говорить нечего!
Но Оля быстренько все решила и через своего начальника устроила Митю на должность переводчика по контракту в один из отделов.
Митя засел в душной квартирке (в основном он работал дома) за стол и стал переводить документы, письма, какие-то инструкции, иногда сборники по экономике и социальным сферам, а иногда и «спецзаказы» — какую-нибудь скабрезную книжонку для развлекаловки начальства… Ну и что?..
Только вот в квартире душно и тяжко.
И еще Оля все жестче давила и давила насчет развода.
По календарю наступала весна, а она же сказала маме
Мите очень не хотелось звонить в ТОТ дом, да еще с разводом! Но пришлось. — Оля держала за горло.
Он позвонил, когда оказался один в квартире, и волновался страшно. Услышал голос Нэли и не смог начать разговор. Положил трубку.
Закурил, собрался, — что оказалось сложным, — и позвонил снова.
Нэля подошла сразу же, и в голосе ее было нетерпение: — Да, я вас слушаю.
Митя вздрогнул и каким-то не своим голосом сказал:
— Это я, здравствуй, Нэля…
— Здравствуй, — откликнулась она спокойно, а сама от волнения села, как упала, в кресло, но это никто не видел…
Митя не мог произнести следующую фразу: «Я прошу развода…»
И спросил:
— Как вы живете? Как ты, дети, Трофим Глебович?..
Нэля помолчала (а как много она бы могла сказать этому наглецу!..) и произнесла:
— Ничего, живем нормально. Папа работает. Я тоже иду работать в его министерство. Дети в порядке.
Ну о чем еще можно спросить после такой спокойной равнодушной отповеди?..
Он нашелся:
— Я перехожу на другую работу. Платят больше и по специальности, хочу принести или прислать деньги. Но мне бы хотелось повидать детей…
— Это нецелесообразно сейчас, — еще спокойнее и холоднее ответила Нэля, — тем более что пока они ничего не спрашивают. Ты для них уехал.
— Зачем… — начал было Митя, но понял, что залезает в дебри, а этого делать нельзя. У него есть конкретное задание: просить у Нэли развода. Он молчал.
Помолчала и Нэля, а потом сказала:
— Я подаю на развод. Денег от тебя мы брать не будем. Папа запретил. Все? Или у тебя что-то еще?
Митя внезапно почувствовал острую тоску — как просто сказала она о разводе! Была любовь, было все — и в одночасье ничего не стало: ни семьи, ни дома, ни жены… И никто об этом не жалеет. Один он.
И он голосом, в котором сам ощутил дрожь, сказал:
— Я хочу видеть детей. Ты этого запретить мне не можешь.
— Хорошо, — вдруг согласилась она, — давай завтра днем…
— Но днем я не увижу ни Митеньку, ни Терри! — возмутился он.
— Увидишь, — откликнулась она, — Терри болеет, а Митенька может и не пойти, он же круглый отличник, ты забыл?..
После разговора Митя долго сидел у телефона, курил и пытался успокоить разбушевавшееся сердце.
К Нэле, в бывшее свое жилище, Митя шел, как на любовное свидание, волнуясь и пугаясь этого сильного, не проходящего со вчерашнего дня сердцебиения. Он почему-то пошел бульварами, старым своим маршрутом, которым гулял с детьми.