Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
— Однако же связался с сопливой девчонкой! — не выдержала Нэля, и боль пронзила ее сердце.
— Да, — сокрушенно согласился Митя, — но это происходит помимо меня… Я не знаю, как это происходит!
— Не кричи, — с каким-то презрением кинула Нэля, — я не глухая и все понимаю.
Митя поник. Он говорит ей единственную правду, которая существует… А она не хочет ее слышать.
— Ты согласен на развод? — спросила Нэля.
…Она ждала, что он скажет ей «нет, я не хочу с тобой разводиться, это пройдет…»
Он так и хотел сказать, но Нэля была холодна, враждебна и непробиваема.
— Да, —
И она прошипела:
— Убирайся!
Митя шел по бульварам, не обращая ни на что внимания.
И сердце его с каждым шагом тяжелело и старилось.
Оно состарилось окончательно, когда на другом конце города ему открыла дверь красивая юная женщина и кинулась ему на грудь, рыдая и шепча:
— Я думала, ты ушел насовсем.
Анечка нравилась себе. Когда из дома все уходили, она вертелась перед зеркалом, внимательно разглядывая себя и примеривая разные одежки.
Стала она разглядывать себя не так давно — после того, как у нее начались месячные, враз набухла грудь, и мальчишки теперь ходили за ней, как телки на веревочке… А старшие смотрели на нее какими-то особенными глазами, «нехорошим» взглядом — на грудь, на ноги и только потом — на лицо.
Единственный мальчишка, у которого во взгляде было только обожание, — Вася Чугай. Он смотрит на Аню, как на ангела или икону, и только что не молится…
Над ним смеются, а он таскается ее провожать до дома, даже если она идет с очередным провожатым. Такие, как этот Чугашка, Анечке не нравились — ботаник, одно слово. Но внимание его льстило: родители у Васьки были киношники и он уже сам снимался в детском фильме. А вот у Зарика взгляд на Аню настолько «нехороший», что ей хочется прикрыться руками…
Такие взгляды были противными и вместе с тем будоражили где-то внутри и как-то непонятно…
Сегодня она тоже увидела такой «нехороший» взгляд. Не мальчишки, а взрослого.
Пришел Анатолий, который стал вдруг иногда наведываться, тянуло, видно, на «старые места».
Аня открыла дверь и смутилась: дома она расхаживала в полупрозрачном индийском материном платье, которое ей очень нравилось, а день был жаркий, и под платьем у нее ничего не было.
Анатолий посмотрел на нее, как она определяла, «нехорошо». Как Зарик прямо!
Она вдруг покраснела, и захотелось закрыться… Но пригласила его войти. Матери не было, бабка умчалась в магазин, бабка все думает, что Анатолий сюда вернется, дура старая!
Аня почему-то знала — нет, никогда.
Она вообще знала все, потому что и мать и бабка громко разговаривали или орали, думая, что Аня спит и вообще — ребенок… А она слушала и все понимала. Очень многое…
Анатолий Ане нравился — красивый, высокий, разодетый…
Сегодня она почувствовала: ей приятно, что взрослый мужик так пялится. Тот порылся в кейсе и достал какую-то иностранную бутылку и коробку конфет.
Анатолий точно и не помнил сейчас, сколько его бывшей падчерице лет.
Сегодня он увидел, что девчонка, вызывавшая в нем только отрицательные эмоции, превратилась в девушку-подростка с развитыми формами и красивым лицом, которое, правда,
— Ты же все-таки мне дочь, пусть и приемная, — неловко произнес Анатолий и обхватил ее за талию. Когда же почувствовал под рукой обнаженную плоть, не сдержался и похлопал Аню по попке, кругленькой и плотной. — Я тебе маленькой иногда так поддавал, — засмеялся он натужно, а рука с трудом отлипла от попки.
Аня, которую тоже взволновало это прикосновение, однако, отошла от него и смотрела непонятным взглядом.
А думала следующее: «Почему у меня так забилось сердце? Может, он мне нравится?..»
Анатолий опомнился и испугался: «Посадят за девчонку… Что я, свихнулся?..»
И сказал:
— Садись, Анют, выпьем по рюмочке за тебя — красавицу, и за твоего непутевого приемного отца, — он напирал на «отца», чтобы она не пугалась и чтобы себя вразумить.
А она и не пугалась вовсе. Ей было интересно. Только бы бабка подольше не приходила. Что он дальше будет делать?..
Они выпили. Аня и до этого выпивала в компании школьников. Мальчишки всегда были из старших, а девчонки младше. К ней в этих компаниях приставали. Хватали, зажимали у стенки, но она каждый раз уворачивалась — ей и хотелось ЭТОГО попробовать (девчонки многие уже пробовали!), но и все-таки было страшно.
Поэтому пока она держалась. И еще потому, что ни в кого не влюблена.
Вино было крепкое, и голова у Ани закружилась, в глазах что-то заискрилось, и все вокруг сдвинулось.
Анатолий показался невероятно красивым: у него так сверкали глаза и он улыбался белыми-белыми зубами! А потом она вдруг очутилась у него на коленях, и он, задрав платье, одной рукой гладил ее ноги под тонкой тканью и смотрел каким-то ненормальным взглядом. А другой — прижимал ее к себе. И вдруг легко поцеловал в губы часто-часто, задыхаясь. А у Ани бешено забилось сердце, и внутри появились какие-то новые, необыкновенные ощущения, и хотелось, чтобы они не уходили.
Анатолий прошептал охрипшим голосом: — Анька, Анька… — и тут же буквально скинул ее с колен и бросился в ванную.
Так и застала ее Раиса — странно веселую и радостную.
Она обернулась на Аню и прошипела:
— Ты чего? Ума решилась, сопля? Со старым мужиком вино пьешь? — зло бурчала бабка, убирая со стола их рюмки.
— А мы всего по рюмочке, — ответила заносчиво Аня, — я с ним не ссорюсь, как вы! Он ко мне хорошо относится!
Раиса ничего на это не ответила, только внимательно посмотрела на внучку и увидела, что у той горят щеки и уши и вся она будто из-под горячего душа выскочила… Температура, что ли?
Лоб у Ани был горячий, но Раиса решила, что от вина, сейчас она Анатолию задаст, не боится она его.
Из ванной вышел Анатолий, будто опухший и бледный.
Он радостно воскликнул:
— Вот и Раисочка наша Артемовна! А я тут свою дочку, а твою внучку малость угостил! По рюмочке? Не сердишься?
— Сержусь, — ответила Раиса, но злости уже не было, угодил ей бывший зять конфетами и добрым отношением, — только больше не пои, мала она еще, не гляди, что такая здоровенная вымахала!