Вкус любви
Шрифт:
Я беззвучно рассмеялась, показывая все свои зубы, пьяная от радости и дыма.
— Это что, травка?
Месье улыбнулся, и комната словно озарилась светом. Продолжая гладить мои виски, он спросил:
— Ты курила?
— Докурила вчерашний косячок.
— Обожаю этот запах, — прошептал он, целуя мои зубы. — Так жаль, что не могу покурить с тобой, у меня сегодня операция. Когда-нибудь, если мне удастся выбраться, мы сделаем это вместе.
— Но разве ты куришь?
— Когда есть возможность.
Он выпрямился, намереваясь перевернуть меня на живот, и добавил:
— Как я только удержался и не изнасиловал тебя в клинике
Краснея в подушку и чувствуя его обжигающий взгляд на своих ягодицах, я напомнила ему:
— Ты практически это сделал в лифте.
— Но тебе понравилось, — спросил Месье без вопросительной интонации.
Он никогда не узнает, чего мне стоил этот тихий писк, который я издала в знак виноватого согласия.
— Ох уж эта попка… — восхищенно протянул он, без единого комментария по поводу моих дорогущих трусиков, но при этом так замечательно массируя меня.
Я чувствовала, сегодня Королева бала — моя попа. И это была странно. Странно чувствовать, как моя киска уже расстраивается от того, что его внимание будет уделено не ей. Месье снял с меня трусики, как с маленькой девочки. Всего несколько дней назад этот мужчина управлял всеми операционными сразу, и орды женщин в белых халатах смотрели на него, как на Бога, а сегодня утром эти сильные пальцы из одного только эстетического удовольствия ласкали маленькую студентку, абсолютно здоровую.
Нестерпимо откровенная подробность: большие пальцы Месье добрались до маленькой ямки в форме сердечка, которая отделяет ягодицы от ляжек, и, поскольку он продолжал делать круговые движения, я услышала некий хлюпающий звук, явно раздавшийся между моих ног. Я замерла, ожидая услышать какой-нибудь язвительный комментарий по поводу моего возбужденного состояния. Однако Месье приподнялся, и пока в моей голове проносились его сообщения и я начинала понимать, что меня ждет, он сделал так, что я уже не могла вырваться. Я барахталась подобно зверьку, угодившему в зыбучие пески, тщетно протестуя, уткнувшись лицом в простыни, но Месье резким тоном велел мне не дергаться. На секунду я инстинктивно съежилась.
— Нет, только не это, — жалобно простонала в тишине, словно на той стадии Месье мог ослабить свою хватку и вежливо заняться со мной любовью.
Сейчас мне не помогала даже выкуренная травка: я вновь обрела полную ясность сознания, как только губы Месье прикоснулись ко мне, а его ладони легли по обе стороны моих ягодиц. Затем я ощутила его язык и вскрикнула, смутившись и нахмурив брови в гримасе отвращения, молясь, чтобы он скорее это закончил. Пожалуйста, как вообще можно хотеть это делать? Как можно это любить? Даже если я испытывала легкое удовольствие, смешанное с неловкостью, мне казалось, что выгляжу нелепо в этой беспомощной позиции, напоминая угодившую в западню крысу.
(Позже, когда я расскажу о своем унижении Бабетте, она выдаст такое справедливое замечание: «То есть ты не можешь забыть, как он лизал тебе задницу. Хотя именно без этого ты бы прекрасно обошлась».)
Я никак не хотела признавать то ощущение приятным, но Месье, похоже, очень хорошо это понимал, поскольку совсем не выказывал возмущения по поводу моей скованности. И при малейшем моем движении, выражающем протест, его сильная рука удерживала меня в этой позиции. Тогда я применила последнюю хитрость, которая, я была уверена в этом, меня не подведет. Извиваясь словно угорь, я потерлась щекой о его член, еще скрытый под серой фланелью. Без помощи Месье, но под его взглядом я расстегнула
Месье остался неподвижен, ограничившись тем, что властной рукой схватил мои светлые волосы, собрав их в тяжелый хвост. Затем, когда ему надоело наслаждаться моими девчачьими нежностями, он королевским жестом отбросил меня назад, словно в этой ситуации я не имела права голоса ни на одну секунду.
Нагнувшись к моему уху, Месье, еще в одежде, но с блестящим от слюны пенисом, прошептал с интонацией, выдававшей его внутреннюю борьбу:
— Нет, сначала я хочу посмотреть на твою киску.
Заранее ужаснувшись, я принялась извиваться как червяк, тщетно пытаясь сдвинуть ноги. Напрасный труд: своими хищными руками он держал меня раскрытой и в течение нескольких минут перебирал мои складочки, как листают хрупкие страницы какой-нибудь редкой книги, осторожно прикасаясь ко мне всеми десятью пальцами. Я, хныкая от смущения, подняла лицо и увидела в его глазах такое самозабвенное любование, что молча откинулась назад: этот мужчина, обожавший те же книги, что и я, смотрел на меня с таким благоговением, словно читал Батая на веленевой бумаге, взглядом, знающим чувственные изгибы слов «раковина», «лагуна», «щель», «розочка».
Несмотря на то, что инстинктивно я пыталась укрыться от этого любопытства, я ни на секунду не ощутила в поведении Месье никакого порицания. В более юном возрасте я смертельно боялась, что какой-нибудь мужчина посчитает мою киску плохо сочетаемой с моей детской внешностью, и это несоответствие тела и лица может вызвать замешательство. Но Он, похоже, так не думал, видимо, полагая, что во многих отношениях она прекрасно отражает ту развратницу, которую он угадывал во мне. Все в облике Месье выражало лишь одобрение. И действительно, чуть позже он нарушил религиозное молчание своим теплым, как Гольфстрим, голосом:
— Твоя киска мне очень нравится.
Только на это мгновение мне вдруг захотелось превратиться в парня, чтобы глазами Месье увидеть, как возбуждается девушка, но только на одно мгновение. Никто не мог себя чувствовать лучше, чем я, лежащая обнаженной перед ним, открытая как рот, истекающий слюной, оцепеневшая от спазматической жажды секса. И никому не могло быть лучше, чем мне в тот момент, когда я почувствовала прикосновение жесткой утренней щетины и тяжелых губ где-то там, в месте, которое не могла определить, однако оно явно было переполнено нервными окончаниями, пославшими в мой позвоночник заряд в 220 вольт. Мне кажется, я даже подпрыгнула, а Он улыбнулся обольстительной улыбкой дьявола во плоти, словно говоря: «Я прекрасно знаю, что ты это обожаешь, потому что ты развратница, а развратницы любят таять под языком мужчин».
«Мне конец», — подумала я, даже не содрогнувшись от этой мысли.
— И вкус твоей киски мне очень нравится, — добавил Месье, мясистые губы которого блестели словно вишни.
Месье лизал с точностью мужчины, привычного к подобным ласкам, напоминая талантливого пианиста, позволяющего себе артистичные пируэты, которые намеренно выбиваются из общего ряда. И все это на языке колибри. Я чувствовала, как становлюсь твердой, мокрой и слабеющей у его лица. Этот самый ядовитый в мире поцелуй меня пленил. Поскольку речь шла именно о поцелуе — Месье был из тех мужчин, кто ничего не делает наполовину.