Вкус любви
Шрифт:
Как-то вечером мне захотелось прочесть тебе отрывок из письма, адресованного Андреа, в котором я как раз говорила о тебе. Разумеется, это стало началом открытой войны. В тот же вечер ты бросила мне вызов, обхаживая Флору — мою сестру! — затем Клару — твою подружку! — и я начала осознавать, что у тебя, оказывается, есть недостатки. Но разве это серьезные изъяны — желание играть или манипулировать? У тебя они были больше похоже на веснушки: кто-то находит их милыми, кто-то считает неприятными. Иногда и то и другое одновременно. В доказательство тому, засыпая, я представляла, как занимаюсь с тобой любовью, в том абстрактном и декоративном смысле, который предпочитаю.
Я отправилась спать раньше всех, чтобы подольше подумать об этом, а на следующий день, когда встретила тебя с наспех собранными в хвост
В ту пору, чтобы обмануть свою тоску по Месье, я регулярно звонила одному из его аватаров — тридцатипятилетнему Максиму Зильберштейну, гинекологу по профессии (и прежде всего, по призванию). Когда я рассказала ему о тебе, он тут же подтолкнул меня в твои объятия, — конечно, скажешь ты, что может быть лучше двух лесбиянок восемнадцати и двадцати лет? Он не понимал, почему меня так смущают все эти абстрактные соображения: то, что ты лучшая подруга моей сестры и не очень хорошо по отношению к тебе жеманничать, как я это делаю. Была бы ты парнем, я бы давно перешла к делу, настолько легко могли истолковываться некоторые сигналы. Но, Люси, задумайся на секунду: если бы ты меня оттолкнула, как бы я это пережила? И как бы могла прикасаться к тебе, не выглядя при этом наивной или неловкой? Для тебя я хотела бы выдумать новые ласки, поцелуи, которых ты никогда не знала, они сумели бы лучше слов выразить, до какой степени я тебя обожала, а ты меня завораживала.
Это то, чего мужчины в целом никогда не могли понять: почему девчонки побаиваются соединяться друг с другом. Мужчинам кажется, что две девушки ограничиваются только аперитивами и все средства, имеющиеся в их распоряжении для получения оргазма, не имеют последствий, поскольку здесь не замешан член. И даже если я давным-давно испробовала все эти средства, то столько размышляла над тем, как ты занимаешься любовью, что почему-то решила: я покажусь тебе неумехой.
Как я себе это представляла? Словно некий транс. Точно так же, как наблюдение за твоим танцем — нечто среднее между восторгом и безмятежным созерцанием. Твои маленькие пальчики вслепую отправляются на поиск еще незнакомых эрогенных зон, — поскольку я уверена: с начала твоих любовных похождений у тебя было время изучить немалое количество женских тел. Думая о тебе, я не представляла себе удовольствие в чистом виде. Скорее, размышляла о том, каково это — иметь возможность видеть тебя во всех ракурсах, заниматься с тобой всем, слышать звуки, которые ты издаешь, и познать вкус твоих губ, твоей киски, получить хотя бы один шанс сделать тебя такой же счастливой, какой чувствовала себя я благодаря тебе, когда ты была рядом.
Слава богу, как только я вернулась в город, снова смогла дышать. Ты вытеснила Месье с его нескончаемым кортежем обманов и пустых обещаний. Он по-прежнему скрывался от меры. Вот такую я в то время вела жизнь, из последних сил держась на плаву между его оглушающим отсутствием и твоим постоянным щебетанием, наполняющим атмосферу, — помню, что в пять часов утра вполне мог наступить полдень.
Моей сестре, судя по всему, не удается сделать выбор между дружбой с Люси и раздражением, которое вызывает у нее моя манера смотреть на ее подругу. Она пригласила Люси в Нормандию к нашему отцу. Будучи легкой на подъем, та прыгнула в первый же поезд, взяв рюкзак и бросив в него самое необходимое: футболку, трусики, травку.
Мы с Алисой с таким нетерпением ждали ее, словно от этого зависела наша жизнь. Поскольку в буквальном смысле умирали от скуки. Я вяло писала «Месье», отчаянно нуждаясь в сексуальной энергии и вдохновении, так как была на расстоянии от Люси и остальных. После обеда мы уходили по тропинкам, терявшимся в лесу, чтобы покурить вдали от всех, а остаток дня протекал пугающе медленно, словно все стихии объединились, чтобы заставить нас окончательно возненавидеть Нормандию и ее жителей.
Нам было глубоко наплевать на то, что у нас невменяемый вид, что наши волосы пропахли травкой. Алиса так злилась на отца за эту смертоносную атмосферу, которую он даже не пытался улучшить, что больше не скрывала своих красных глаз и взрывов безумного хохота. В любом случае сад был достаточно
Люси. Люси приехала на четвертый день. Единственный день без дождя. Совпадение? Или нет? В полдень мы втроем шлепали по чахлому ручью, который тянулся вдоль дома, заполняя часть сада тяжелым запахом гнилой тины. Алиса, свернувшая нам энный по счету косячок, отправила нас в сарай за резиновыми сапогами, и, пока Люси шла впереди меня, я смотрела на ее маленький узкий зад, всегда наполовину скрытый чересчур просторными джинсами. Я пыталась уяснить, как она умудряется выглядеть так по-мужски, несмотря на распространяемую вокруг себя ауру и флюиды самки: мне было сложно понять, какая грань привлекала меня больше. Поравнявшись с ней, я принялась болтать о всякой ерунде, наши плечи иногда невольно соприкасались, и каждый раз я ощущала небольшой разряд в 220 вольт в нижней части спины. Я не сразу включила свет, чтобы навести ее на эту мысль:
— Похоже на грабеж?
— Похоже, — согласилась я с бешено стучащим сердцем: мы были наедине в месте, где нас никто, кроме Алисы, не станет искать.
Я увидела, как сверкнули ее глаза, в темноте мелькнул белый проблеск красивых зубов.
— Ну, тогда грабеж.
Если бы Господь создал меня чуть более дерзкой, я бы перестала лихорадочно нащупывать выключатель, искать эти чертовы сапоги и, ничего не ответив, просто позволила бы украдкой ласкать себя, стоя возле полок, покрытых паутиной. Только представьте эту плотную тишину. Мои руки под ее футболкой и бархатный звук ее губ, целующих мои. Ее пальцы. Поскольку я была на грани инфаркта и припомнила целый ворох ничтожных отговорок (дурацкие трусы, утром не помылась, давно не делала эпиляцию), я все испортила:
— Пора возвращаться.
— Пойдем, — ответила она, и брови ее слегка дрогнули, отметив мое дезертирство.
Полазив еще несколько минут по ручью и быстро сообразив, что это вовсе не так увлекательно, мы отказались от подобной затеи. Мы бросили сапоги возле сарая на солнце, и ее сапог накрыл мой. Вот какие мелкие детали я запомнила, уже тогда зная: они попадут на бумагу.
Когда стемнело, отец отвез нас к моей бабушке. Ночь была темной, хоть глаз выколи. Ты помнишь, Люси? Едва мы залезли на заднее сиденье машины, как я почувствовала прикосновение твоей маленькой загорелой ляжки в крапинках засохшей грязи, после чего она замерла достаточно близко, чтобы я ощущала ее восхитительное тепло. Тогда я тихонько подвинула колено вправо, и всю дорогу твоя золотистая и моя белая кожа словно случайно касались друг друга и даже плотно сомкнулись, когда отец вдруг резко надавил на тормоз и мы чуть не попадали со своих мест.
Я наблюдала за Алисой, спорившей с Луизой по поводу одной песни Майкла Джексона, и не осмеливалась даже взглянуть в твою сторону. Я лихорадочно думала обо всех мужчинах, которые были у меня в последнее время, но ни один из них не смог вызвать у меня подобной дрожи: с ними ситуация изначально была прозрачной, а ласки с их стороны — вполне обоснованными. И взрыв чувств от этого был в тысячу, в миллиард раз менее ярким.
Все, или почти все, произошло тем же вечером, в комнатке на втором этаже, где ты жила вместе с Алисой. У тебя прихватило спину. Я взобралась на твои маленькие упругие ягодицы, чтобы сделать тебе массаж. Алиса метала громы и молнии, но я не обращала на это внимания. Мне было гораздо интереснее слегка царапать твою нежную кожу и смотреть, как ты сжимаешь зубы в гримасе удивления и удовольствия. Я сотню раз представляла, как все порчу, хватая в ладони твою грудь только потому, что было невыносимо проводить рукой рядом и не замечать ее: она выпирала из-под твоих рук, расплющенная матрасом. Рыжеватый свет от настольной лампы играл на твоей обнаженной коже, а я должна была делать вид, что ничего не замечаю.
Ок, Элли, возьми себя в руки. Успокойся, это всего лишь девушка. Вот о чем я заставляла себя думать. Не знаю, видела ли ты, что я борюсь изо всех своих сил с этим невыносимым желанием, с убийственными образами твоих твердых сосков между моими пальцами, но это вполне возможно, поскольку ты отплатила мне тем же несколько минут спустя. Что мы должны были делать?
Вероятно, как раз то, что и сделали: ничего.
— Спокойной ночи, шлюшки, — прошептала я, поднимаясь, чтобы пойти в свою комнату.