Вкус любви
Шрифт:
— А у нас разве было по-другому? Не так, как ты описал?
— Нет, не так, — возражает Месье, тряхнув головой, видимо, возмущенный таким сравнением.
— В последний раз, в отеле шестнадцатого округа, все было точно так. — Я с грустью смотрю на него. — Ты пришел, мы занялись сексом, полчаса поговорили, и ты ушел.
— Значит, ты считаешь, что у нас было только это? Правда?
— Я пишу роман о тебе. Если бы у нас была такая простая история, то создала бы комикс.
В некоторые моменты я физически ощущаю ликование Месье от того, что он стал героем книги. Теперь я уверена в одном: если эта история была такой сложной, с самого начала
Месье, не таясь, разглядывает мои чулки с подвязками (возможно, он даже хочет, чтобы я это видела) и говорит мне:
— Какая симпатичная вещица.
Я одергиваю платье с раздраженной стыдливостью, которой научилась, общаясь со всеми теми мужчинами, что меня не устраивали, так как, хотя они и были хирургами, женатыми, сорокалетними, страстными или порочными, но не все сразу. Я чувствую: Месье улыбается, забавляясь этим новым вызовом.
— Покажи, — продолжает он, и его красивая рука пробирается под мое пальто.
В тот момент, когда она скользит к моему животу, я нагибаюсь вперед, полная решимости закрыть доступ, насколько это возможно, двигая коленями, чтобы изгнать его из себя. Месье наклоняется ко мне и шепчет одновременно обжигающим и ледяным голосом, парализующим меня:
— Не шевелись. Не бойся.
Его ласки немного расслабляют меня, я дышу и вожу глазами, как пойманный за уши кролик.
— Я просто хочу потрогать твою сисечку. Не бойся.
Его большая ладонь принимает ее точную форму и размер, обхватывает меня так нежно и тепло, что я тут же становлюсь мокрой. Я отчетливо ощущаю, как моя грудь дергается и дрожит в его руке, а мой сосок между его пальцами кричит этой мимолетной ласке «да, да, да».
Затем ладонь Месье спускается вдоль моего живота и проскальзывает между моих ног. Я возмущенно отодвигаюсь, он с улыбкой вытаскивает руку.
— Не бойся меня, — повторяет он, гладя меня по щеке своими породистыми пальцами, легкости которых никогда не умаляло увесистое обручальное кольцо.
— Я и не боюсь, — выдыхаю я, и в холодном склепе его машины мое дыхание превращается в тяжелый пар, тяжелый от испытываемого мной страха.
— Поцелуй меня в губы.
Месье неуловимо протягивает мне свои набухшие губы, невероятно притягательные, само воплощение соблазна на земле.
— С какой стати я буду это делать?
— По-дружески, — уточняет Месье, и, поскольку я не могу сдержать смеха, он ко мне присоединяется.
— По-дружески? Ты издеваешься надо мной?
— Разве мы не друзья?
Прежде чем я успеваю что-либо сказать, Месье отвечает за меня:
— Мы друзья. Поцелуй меня.
Поскольку я совершенно не знаю, как возразить, какие подобрать аргументы против этого поцелуя, которого я так жажду, то прижимаюсь своим маленьким ртом к большим и таким приятным губам Месье. Ненадолго, может, на долю секунды. И эта доля секунды напоминает мне о том, как все было в ту пору, когда поцелуи Месье сыпались словно из рога изобилия и не вызывали подобных размышлений и колебаний. Но я никогда не целую своих друзей в губы. Теперь я знаю почему: мы либо друзья, либо любовники, а если быть
— Мне было бы проще, если бы ты была замужем или жила с постоянным парнем.
Я не решаюсь рассказать Месье об Эдуарде. И обо всех тех, кто мог бы занять его место, если бы он оставил мне на это время.
— Если бы ты хоть немного любил меня, то солгал бы мне! Просто сказал бы, что больше не хочешь меня видеть!
— Я не могу этого сделать, — отвечает Месье, покачав головой. — Это мой недостаток, я не могу обманывать в таких вещах.
Его большие серые глаза никогда не дадут мне ответа, который я лихорадочно ищу: нечто вроде несокрушимой стены отделяет меня от мыслей Месье. Я могу сколько угодно сидеть здесь, но уже вижу, как иду по набережной до метро с головой, полной разных гипотез, крутящихся во мне как барабан стиральной машины. Я поднимаю подбородок с фальшивой гордостью, за которую мне тут же становится стыдно.
— Поклянись.
— В чем поклясться?
— Поклянись, что ты не говоришь мне этого специально, чтобы я за тобой бегала.
Лицо Месье остается непроницаемым, а его глаза по-прежнему смотрят на меня спокойно.
— Но я не хочу, чтобы ты бегала за мной.
— Не хочешь?
— Разумеется, нет. Ситуация и без того достаточно болезненная.
Он бросает быстрый взгляд на часы, и я чувствую его нетерпение. Месье пора, Месье пора, и до следующего раза я буду проклинать себя за то, что так ничего и не сделала, ничего не сказала, ничего не предприняла, чтобы удержать его.
Поток толпы незаметно увлекает за собой его взгляд. Мысленно Месье наверняка уже затерялся среди всех этих людей, растворив свой высокий силуэт и дорогую одежду в заурядности остальных. Возможно, он уже даже в объятиях своей жены. Перед миром, который нас отныне разделяет, я отступаю, делая шаг назад в сторону набережной. Собираясь уходить, он проводит рукой по моему лицу, нежно сжимает двумя пальцами мой нос и говорит:
— Ты красивая, Элли.
— Ну, тогда прощай, — бросаю я с самым печальным в мире видом.
— Почему «прощай»? — спрашивает Месье.
Вместо ответа я едва заметно улыбаюсь и потихоньку пячусь назад до тех пор, пока от этого мужчины не остается только край шарфа из ультрамаринового шелка, заправленный в высокий воротник пальто Lanvin. Там, где люди видят лишь одежду из дорогой ткани, я угадываю Месье, его парфюм, а под ним — аромат его кожи. Я не вдыхала его уже несколько месяцев, но знаю его наизусть, как молитву.
Когда я с разбитым сердцем направляюсь к метро, Месье звонит мне, чтобы побыть вместе со мной эти несколько шагов.
— Ты уже знаешь, как закончишь свою книгу?
— Еще нет.
— Нужен какой-нибудь бурный финал.
— Я знаю, как раз думаю над этим.
Я уже подумываю об одной концовке, которая, может, будет и не очень бурной и зрелищной, но установит между нами нечто вроде равенства — независимо от того, каким это покажется в общем контексте. Но я не собираюсь ему объяснять, почему хочу, чтобы мы были квиты. «Квиты? Квиты в чем?» — удивился бы Месье. Что за счеты могут быть в любви?
И что я ему на это отвечу? Как мне за две с половиной минуты телефонного разговора объяснить: любовь не может быть до такой степени односторонней, и в двадцать лет я еще считаю очки в наших перепалках, как считаю своих любовников? Месье оскорбился бы, и те недомолвки, которые позволили мне увидеть его сегодня вечером, исчезли бы.