Вкус пепла
Шрифт:
— Джонни за ним присмотрит. У него шок. Но через некоторое время вы наверняка сможете с ним побеседовать. Он говорит, что нашел в комнате мальчика письмо и ничего не выносил оттуда, так что оно должно лежать, где лежало.
— Хорошо, — сказал Патрик и медленно направился к гаражной двери.
На лице у него появилось страдальческое выражение, он собирал все силы, чтобы не повернуть и не убежать куда глаза глядят. Сзади послышались какие-то сдавленные звуки, и он подумал: надо было предупредить Мартина, как быть в таких случаях, но теперь уже поздно. Обернувшись, он только успел увидеть, как Мартин
Подъехала еще одна машина и остановилась рядом с полицейским автомобилем и «скорой помощью»: прибыли техники. Патрик старался двигаться очень осторожно, чтобы его потом не ругали криминалисты, а главное, чтобы не уничтожить какие-нибудь улики на случай, если дело обстоит не так, как кажется на первый взгляд. Веревка была привязана к крюку, торчащему в потолке. Шею мальчика обвивала петля, на полу валялась опрокинутая табуретка — по всей видимости, кухонная, принесенная из дома. Сиденье, обитое материей с рисунком из брусничных кустиков, своим веселеньким видом резко контрастировало с мрачной сценой.
За спиной Патрика послышался знакомый голос:
— Вот бедолага! Не много он прожил.
В гараж вошел Турбьёрн Рюд, начальник технической бригады из Уддеваллы. Он только что увидел Себастьяна.
— Четырнадцать лет, — сказал Патрик, и оба помолчали, пораженные тем, как могла жизнь стать настолько невыносимой для четырнадцатилетнего подростка, что он предпочел умереть.
— Есть ли какие-нибудь основания предполагать, что это было не самоубийство? — спросил Турбьёрн, готовя к съемке свою камеру.
— Нет, пока вроде бы ничего. Есть, правда, письмо, которого я еще не видел, а поскольку в письме упоминается имя, которое фигурирует в деле об убийстве, я бы ничего не оставлял на волю случая.
— Девочка? — спросил Турбьёрн.
Патрик молча кивнул.
— Хорошо, значит, будем рассматривать эту смерть как внушающую подозрения. Скажи, пусть кто-нибудь безотлагательно займется письмом, чтобы его не захватали, прежде чем мы примемся за него как следует.
— Сейчас же скажу. — Патрик обрадовался поводу выйти из гаража и подошел к Мартину, который смущенно вытирал рот салфеткой.
— Прошу прощения, — буркнул тот, бросив мрачный взгляд на свои ботинки, забрызганные остатками завтрака.
— Ничего. Со мной это тоже бывало, — утешил его Патрик. — Теперь им займутся техники и медики из машины «скорой помощи». А я пойду за письмом, так что ты тут смотри, когда можно будет поговорить с родителем.
Мартин кивнул и нагнулся, чтобы по возможности вытереть ботинки. Патрик подозвал девушку из бригады техников — та взяла свою сумку с необходимым снаряжением и без лишних слов последовала за ним.
В доме стояла жуткая тишина. Когда они шли к крыльцу, отец мальчика провожал их взглядом.
Патрик огляделся, не зная, куда идти.
— Я думаю, это наверху, — предположила девушка-техник. Он вспомнил, что ее зовут Эва — они уже встречались при осмотре дома Флоринов.
— Да, здесь внизу я не вижу ничего похожего на комнату подростка. Так что ты, наверное, права.
Они поднялись по лестнице, и перед мысленным взором Патрика всплыло воспоминание о доме, в котором рос он сам. Этот был построен приблизительно в то же время, и он узнал схожий стиль: матерчатые обои на стенах, лестница из светлой сосны с широкими перилами.
Эва оказалась права: на верхней площадке их встретила открытая дверь, которая вела в комнату, несомненно принадлежавшую подростку. Сама дверь, стены и даже потолок были покрыты постерами, и не требовалось быть гением, чтобы с первого взгляда понять, какая тема их объединяет. Мальчик увлекался героями боевиков. Здесь были все, кто сначала бьет, а уж потом задает вопросы. Разумеется, преобладали мужчины, но одна женщина все же удостоилась места в этой коллекции — Анджелина Джоли в роли Лары Крофт. Правда, Патрик все же подозревал, что она попала сюда не только за крутизну: вероятно, имелась и вторая причина, и он не мог осудить этот выбор.
Белеющий на письменном столе листок вернул его к печальной действительности. Они вместе приблизились, Эва надела тонкие перчатки и достала из своей вместительной сумки пластиковый пакет. Осторожно, двумя пальцами она подняла письмо за уголок, поместила в прозрачный пакет и только после этого передала Патрику. Теперь он мог прочесть написанное, не повредив возможные отпечатки пальцев.
Патрик молча пробежал письмо глазами. Страдание, которое он почувствовал в этих строках, едва не вывело его из равновесия. Стараясь взять себя в руки, он откашлялся, дочитал до конца и вернул пакет Эве. В подлинности письма он не сомневался.
Его переполнили злость и решимость. Он не мог вызвать на помощь Себастьяну Шварценеггера в шикарных темных очках, который бестрепетно восстанавливает справедливость. Взамен он мог предложить лишь самого себя, но сейчас твердо верил, что справится ничуть не хуже.
Зазвонил его мобильник, и он рассеянно ответил, весь переполненный возмущением, которое вызвала бессмысленная гибель мальчика. Но затем он узнал голос Дана, и на лице у него отразилось удивление. Приятель Эрики раньше ему никогда не звонил. А удивление, в свою очередь, быстро сменилось испугом.
Волна адреналина все еще не спадала, и Никлас подумал, что, пожалуй, неплохо решить все накопившиеся проблемы одним махом, прежде чем его по привычке потянет вновь спрятать голову в песок. Очень многие неудачи в его жизни объяснялись именно боязнью идти на конфликт, слабостью, которую он проявлял в решительные моменты. Он все лучше начинал понимать, что всем хорошим, еще остававшимся в его жизни, он обязан Шарлотте.
Подъехав к дому, он заставил себя переждать несколько минут и просто отдышаться. Нужно было продумать, что он скажет жене. Главное — это найти верные слова. С того момента, как он признался ей в своем романе с Жанеттой, он все время чувствовал, находясь рядом с ней, как пропасть между ними растет и растет. Трещины появились еще до его разоблачения и до того, как умерла Сара, а дальше они уже росли сами собой. Еще немного, и будет поздно. Даже общая тайна не сближала их, а лишь ускоряла процесс отчуждения. Ему казалось, что с этого надо начать. Если они не станут отныне совершенно честны друг с другом, их уже ничего не спасет. И впервые за долгое время, а возможно, и вообще в первый раз в жизни он понял, чего он хотел больше всего.