Вкус пепла
Шрифт:
Себастьян встал с кровати и вышел из комнаты. На пороге он остановился и еще раз обернулся напоследок. Он посмотрел на каждого и каждому кивнул на прощание: Клинту, Сильвестру, Арнольду, Жан Клоду и Дольфу. Тем, до кого ему никогда не дотянуться.
На какой-то миг ему почудилось, что они кивнули в ответ.
Прилив адреналина после встречи с отцом еще не схлынул, и Никлас чувствовал в себе достаточно задора, чтобы заняться следующим номером в списке тех, с кем ему надо было разобраться.
Он съехал вниз по Галербакен и резко остановил машину, увидев, что Жанетта у себя в лавке и у нее полным ходом идет подготовка к предпраздничной торговле на День всех святых. Оставив машину, он вошел в магазин, и впервые с тех пор, как они начали встречаться, у него не появилось никаких ощущений внизу живота. Только во рту возник неприятный кисловатый металлический привкус — от отвращения к себе и к ней.
— Что за чертовщину ты затеяла?
Войдя, Никлас так хлопнул дверью, что на ней заплясала висевшая за стеклом табличка с надписью «Открыто». Жанетта обернулась и холодно взглянула на него.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
Потом опять повернулась к нему спиной и принялась разбирать ящик с игрушками, которые нужно было снабдить ценниками и разложить по полкам.
— Прекрасно понимаешь! Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Ты ходила в полицию и наплела там небылиц, что я будто бы заставил тебя дать мне фальшивое алиби. До какой еще подлости может дойти человек? Что это — месть? Или тебе просто приятно создавать мне проблемы? На кой черт тебе это понадобилось? Неделю назад я потерял дочь, а ты все никак не можешь понять, что я больше не желаю обманывать жену!
— Ты мне кое-что обещал. — Жанетта сверкнула на него глазами. — Ты обещал, что мы будем вместе, что ты разведешься с Шарлоттой и мы с тобой заведем детей. Ты много всего наобещал, Никлас!
— И почему я, ты думаешь, это делал? Потому что тебе нравилось это слышать. Потому что, услышав про обручальное кольцо, ты охотнее раздвигала ноги. Потому что у меня было желание время от времени развлекаться с тобой в постели. Да ты сама знаешь эту игру не хуже, чем я! Ведь до меня у тебя уже перебывало достаточно женатых мужчин, — добавил он грубо, хотя видел, что с каждым словом она все больше сжимается, как от удара.
Но его это нисколько не трогало. Он уже перешел грань, ему было сейчас не до деликатности, и он не думал о том, чтобы пощадить ее чувства. Сейчас требовалась только чистая, неподдельная правда, ничего другого она за свои поступки не заслуживала.
— Скотина проклятая, — сказала Жанетта и схватила первую попавшуюся из только что распакованных вещей.
В следующий миг мимо его уха просвистела фарфоровая безделушка и, не попав в него, угодила прямо в витрину. Стекло с оглушительным звоном треснуло, и на пол посыпался град осколков.
Затем наступила глубокая, звенящая тишина. Они стояли напротив, тяжело дыша и яростно сверля друг друга взглядами. Затем Никлас повернулся и спокойно вышел из лавки. В тишине явственно раздавался скрежет осколков под его ногами.
Он беспомощно стоял рядом и смотрел, как она укладывает вещи. Если бы не ее твердая решимость, его вид поразил бы Асту так, что она прекратила бы свое занятие. Раньше Арне никогда не бывал беспомощным, но ее поддерживал гнев, поэтому она могла заставить свои руки работать, складывая платья и упаковывая их в самый большой чемодан, какой только нашелся в доме. Как она потом потащит этот чемодан и куда с ним направится, она еще не думала, но это не имело никакого значения. Ни минуты больше Аста не собиралась оставаться с ним под одной крышей. Пелена наконец спала с глаз. Давнишнее ощущение разлада, которое никогда ее не покидало, чувство, что все, может быть, обстоит не так, как говорит Арне, наконец победило. Он не был совершенством — он был всего лишь слабым, жалким человечком, который желал командовать окружающими. А его набожность! Не больно-то она была глубока. Сейчас Аста ясно увидела, как он использует слово Божье, оборачивая его так, что оно странным образом всегда совпадает с его собственным мнением. Если Бог действительно такой, какому молится Арне, то ее это уже не касается.
— Но, Аста! Я не понимаю тебя! Почему ты так поступаешь?
Голос был жалкий, ребяческий, и она даже не подумала отвечать. Арне все стоял в дверях и, ломая руки, наблюдал, как ее вещи одна за другой исчезают из ящиков и гардероба. Она не собиралась возвращаться, так что лучше было забрать уж все сразу.
— И куда же ты собралась от меня? Тебе же некуда идти.
Это было сказано просительно, но необычность ситуации заставила ее вздрогнуть. Аста старалась не думать о напрасно потраченных годах, но, к счастью, она была человеком практической складки. Сделанного не воротишь. А отныне она не желала растрачивать даром ни одного дня своей жизни.
От острого ощущения, что с каждой минутой ситуация все больше выходит из-под контроля, Арне попытался прибегнуть к проверенному методу воздействия и повысил голос:
— Все, Аста! Сейчас же прекрати эти глупости! Немедленно распаковывай вещи!
Она на миг оторвалась от своего занятия и бросила на него взгляд, в котором отразились сорок лет перенесенного гнета. Собрав весь свой гнев, всю ненависть, она кинула их ему в лицо и, к своему удовлетворению, увидела, как он отшатнулся и сжался. Когда он заговорил снова, его голос звучал робко и жалобно — как у человека, понявшего, что он навеки утратил былую власть.
— Я же не хотел… Я понимаю, что, конечно, не должен был так разговаривать с девочкой. Теперь я это понял. Но она была так непочтительна, до последней степени. И когда она мне надерзила, я услышал глас Божий, и Он сказал мне, что я должен вмешаться, и…
Аста резко оборвала его:
— Арне Антонссон! Бог никогда ничего тебе не говорил и не скажет. Для этого ты слишком глуп и все равно ничего не услышишь. А насчет того, о чем ты твердил мне сорок лет, что ты, дескать, потому не стал священником, что твой отец пропил все деньги, то знай: дело не в том, что у тебя не было денег. Твоя мамаша крепко зажала денежки и не давала твоему отцу на пропой ничего лишнего. Но перед смертью она сказала мне, что не собиралась бросать средства на ветер, посылая тебя учиться на священника. Может быть, она была неприятная женщина, но видела людей насквозь и понимала, что ты в священники не годишься.
Арне чуть не задохнулся. Он сверлил ее глазами, а сам все бледнел и бледнел. На секунду ей показалось, что у него сейчас начнется сердечный приступ, и невольно почувствовала, что смягчается. Но затем повернулась и вышла вон из дома.
Оказавшись на улице, Аста перевела дух. Победа над мужем не доставила ей удовольствия, но что поделаешь, если он не оставил ей другого выхода.
~~~
Гётеборг, 1954 год
<