Вкус пепла
Шрифт:
— Агнес Шернквист. И не фру, а фрёкен. [17]
~~~
В гости явился Дан. Они уже несколько раз разговаривали по телефону, но он еще ни разу не приходил посмотреть на Майю, и сейчас его громадная фигура заполнила, казалось, все пространство прихожей. Он сноровисто взял из рук Эрики малютку.
— Ну, здравствуй, малышечка! Какая же ты, оказывается, красавица! — заворковал он и подбросил Майю чуть не до потолка.
17
Фру — шведское обращение к замужней женщине, фрёкен — к незамужней.
Эрика с трудом удержалась от желания немедленно забрать у него дочку, однако Майя выглядела вполне довольной, ничего не имея против такой ситуации. Напомнив себе, что у Дана свои три дочки, Эрика решила, что ему все-таки можно доверить ребенка.
— Ну а как поживает мамочка? — обратился он к Эрике, по-медвежьи обняв ее за плечи.
Когда-то, очень давно, они были вместе, но вот уже много лет оставались просто друзьями. Два года тому назад их дружба на какое-то время дала трещину, когда они оба в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств оказались замешанными в деле об убийстве. Но время, как известно, многое лечит. Однако после того, как он разошелся со своей женой Перниллой, контакты между ними стали гораздо реже, ибо Дан окунулся в холостяцкую жизнь со всеми сопровождающими моментами, а Эрика в это время пошла совершенно противоположным путем. У него за минувший срок сменилась целая вереница разных оригинальных подружек, но в данный момент никого не было, и выглядел Дан, как показалось Эрике, на редкость довольным жизнью. Развод он перенес тяжело и страдал оттого, что может видеть своих дочерей только раз в две недели, хотя постепенно начинал к этому привыкать и почувствовал, что жизнь продолжается.
— Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться с нами? — предложила Эрика. — Майя уже подустала, и если мы пройдемся с ней, она, наверное, уснет в коляске.
— Ладно, только если ненадолго, — ворчливо согласился Дан. — На улице погода собачья, и я как раз мечтал отогреться.
— Только пока она не уснет, — заверила его Эрика, и он с неохотой снова надел башмаки.
Она сдержала обещание: через десять минут они уже вернулись в дом, а Майя спокойно осталась спать, укрытая от дождя поднятым верхом коляски.
— У тебя есть радионяня? — спросил Дан.
Эрика помотала головой:
— Нет, время от времени я выхожу проверить, как она.
— Надо было сказать мне, и я посмотрел бы, не завалялась ли дома какая-нибудь от прежних времен.
— Ты ведь теперь почаще станешь у нас бывать, — заметила Эрика, — так что можешь принести в следующий раз.
— Да, ты уж извини меня, что я так долго не заходил, — отозвался он виноватым голосом. — Но я ведь знаю, каково приходится в первые месяцы, поэтому…
— Тебе незачем извиняться. Ты совершенно прав. Я только сейчас созрела для общения с другими людьми.
Они сели на диван, перед которым Эрика накрыла кофейный стол, и Дан с аппетитом принялся за подогретые в духовке булочки.
— Ммм, — произнес он с удивлением, которое не сумел скрыть. — Это ты напекла?
— А если бы и так! — Эрика посмотрела на него осуждающе. — Подумаешь, есть чему удивляться! Но нет, это не я, а мать Патрика пекла, когда навещала нас, — призналась она неохотно.
— Я примерно так и подумал. Эти не могут быть твоими изделиями, потому что недостаточно подгорелые, — продолжал поддразнивать Дан.
Эрике не пришло в голову никакого язвительного ответа, и она только фыркнула:
— Да ну тебя!
Он действительно был прав — за Эрикой не водилось кулинарных талантов.
Поболтав немного и обменявшись новостями, Эрика встала.
— Я только посмотреть, как там Майя.
Она высунулась в приоткрытую дверь и заглянула в коляску. Странно! Майя, наверное, спряталась с головой под одеяло. Стараясь не шуметь, она осторожно отстегнула верх и отвернула покрышку. И тут ее охватил панический ужас. Девочки в коляске не было!
Мартин сел, и в спине раздался громкий треск. Он потянулся, чтобы расправить кости, — во время переезда пришлось перетаскать столько ящиков и разной мебели, что сейчас он чувствовал себя как старик. Внезапно его осенило, что проводить несколько часов в гимнастическом зале, пожалуй, было бы неплохо, только понял он это задним умом. К тому же Пия говорила, что ей нравится его высокая фигура, поэтому он не видел причин что-либо в нем менять. И все-таки спину чертовски ломило.
Однако они все очень здорово устроили, этого он не мог не признать. Пия решала, куда что ставить, и результат получился гораздо более впечатляющим, чем все то, чего ему удавалось достигнуть в своих холостяцких квартирах. Мартину, правда, хотелось бы сохранить немного больше своих вещей. Сейчас уцелели только его стереоустановка, телевизор и книжная полка из ИКЕА — ибо лишь эти три предмета заслужили одобрение в глазах Пии, все остальное было безжалостно отправлено на свалку. Больше всего он жалел о старом кожаном диване, который прежде стоял у него в гостиной. Он и сам понимал, что эта вещь знавала лучшие дни, но память… Такие воспоминания!
Хотя если хорошенько подумать, то, возможно, как раз по причине лишних воспоминаний Пия и забраковала диван так решительно, заменив новым, модели «Дюймовочка» от фирмы ИКЕА. Согласилась она также оставить старый кухонный стол соснового дерева, но тут же купила скатерть, которая полностью скрыла его от глаз.
Ладно! Все это — песчинки в колесе. Пока что в совместном проживании не обнаруживалось никаких негативных моментов. Ему нравилось каждый день возвращаться после работы к Пие, забираться на диван и смотреть какую-нибудь чепуху по телевизору, когда, прикорнув у него на коленях, рядом лежала Пия; нравилось укладываться на новой двуспальной кровати и вместе засыпать. Все было именно так замечательно, как ему мечталось.
Он знал, что полагается больше скучать по удовольствиям вольной холостяцкой жизни — во всяком случае, так говорили некоторые из его друзей, но он тосковал по тем дням не больше, чем по прелестям похмелья. А Пия… Пия просто чудо!
Прогнав с лица дурацкую улыбку молодожена, Мартин стал искать телефон Флоринов. Набирая номер, он понадеялся в душе, что трубку возьмет не старая ведьма. Матушка Шарлотты напоминала ему карикатурную тещу.
Ему повезло — трубку взяла Шарлотта, и он почувствовал прилив жалости, услышав ее тусклый голос.
— Алло, здравствуйте. Это Мартин Мулин из полицейского участка Танумсхеде.
— По какому вы поводу? — осторожно осведомилась Шарлотта.
Мартин прекрасно понимал, что звонок из полиции пробуждал одновременно и надежды, и ожидание чего-то ужасного, поэтому быстро продолжил:
— Я звоню потому, что нам нужно кое-что с вами обсудить. Вчера нам сообщили, что Саре кто-то угрожал накануне… — Тут он запнулся. — Накануне ее гибели.
— Угрожал? — повторила Шарлотта, и он мысленно увидел вопросительное выражение на лице, с которым она это произносит. — Сара ничего такого не говорила. Кто это сказал?