Шрифт:
Вкус подчинения
Глава 1. Майя
Тру место на руке, где до сих пор, казалось, горит сигаретный ожог, и вдруг слышу стук. Он долбит воспаленный слезами и болью мозг. Громче. Еще громче, и я, наконец, могу обернуться.
Сон прерывается.
Резко открываю глаза, с облегчением вздыхая, что сон закончился. Что следующие двадцать часов я не буду видеть этого кошмара.
Снова стук, но теперь в реальности. Стук в дверь, так как звонка не было. Его выжгли.
Ленок, кашляя, поднимается со своего диванчика и пошатываясь бредет в ванную. Сестре осталось недолго, скоро сердце окончательно остановится, лишая юную девочку возможности ощутить прелесть жизни, исполнить мечты. Если бы в жизни была прелесть.
Может, и к лучшему, что она умрет?
Нет, так думать нельзя. Мы справимся, мы найдем выход.
В конце концов я увижу, как эта красавица идет к алтарю в подвенечном платье или как эта тонкая девочка танцует на сцене. Она мечтает о сцене. Она мечтает просто жить. Прожить еще хотя бы год.
– Ты откроешь уже или так и будешь фантазировать о голубом вертолете? – спрашивает эта девятилетняя засранка и скрывается в ванной.
– Конечно, – отвечаю в пустоту, мельком осматривая убогость обстановки, которую мы на пару каждый день упорно пытаемся делать уютной.
На вопрос, кто бы это мог быть, да еще и в такую рань, ответа у меня нет.
Наверное, поэтому, открывая, не спросив кто, я ловлю ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
– Таня?! Таня Воронина?!
Белый костюм. Уложенные волосы. Сумочка и туфли из крокодиловой кожи. Да, эта сучка, моя бывшая одноклассница, высоко забралась. Хотя я, как и все женские создания, с тщеславным удовольствием осознаю, что выгляжу моложе ее.
Таких, как Таня, много в инстаграме. Яркий регулярный макияж, солярии и развратная ночная жизнь быстро старят.
Может, и права была мама, что мы выглядим на столько грехов, сколько совершили.
Таня Воронова морщит нос, будто учуяв неприятный запах, и не говоря ни слова протискивается мимо меня, осматривая узкий коридор, и не разуваясь проходит в тесную кухню.
– Таня, чем обязана? – спрашиваю, следуя за ней и не чувствуя, что рада ее видеть, скорее, натурально охреневаю от ее наглости и невоспитанности. Нет, она, конечно, никогда не отличалась добрым нравом, но это уже зашквар.
– В этой, – она пытается подобрать слово, очевидно более вежливое, чем халупа, – квартире есть куда присесть?
Я, вздохнув, приношу ей одну из двух облупленных табуреток и машу рукой в сторону чайника.
– Чаю?
– Да, зеленого, – повелевает она, скривив губы, и усаживается на край стула.
– Черный, Таня, только черный, – усмехаюсь аристократичности этой когда-то безотказной девки. – Ну, так что это за незапланированная встреча выпускников? Прости, врать, что рада тебе, не буду.
– Ну почему же? Я, лично, ее планировала. Даже навела кое-какие справки.
Холодок стекает от шеи по позвоночнику вниз.
Визуализация Таня
Глава 2.
– Зачем? – интересуюсь наигранно безразлично и наливаю чай без сахара. Себе добавляю одну ложку. Моему телу диеты все равно не помогают, зато помогает работа в больнице по двенадцать часов в сутки.
– Как твоя сестра? – в свою очередь спрашивает Таня и, подув на напиток, делает глоток. Этим и завершается ее чаепитие. – Много денег собрали на пересадку?
Долго молчу, пытаясь разглядеть в лице бывшей подруги хоть проблеск жалости. Но ее нет и быть не может. Она никогда не думала ни о ком кроме себя. Я уже и не помню, почему мы сошлись.
Визуализация Лена
– Лена не младенец, жалости не вызывает, поэтому немного. Но ты ведь не помочь сюда пришла.
– Ошибаешься, – ухмыляется она и долго рассматривает мою сорочку до пят, распущенные светлые волосы, задерживается на наверняка опухшем после сна лице. – Ты все такая же.
– Какая? – невольно злюсь на ее выпад, в котором ни грамма восхищения или одобрения.
– Выглядишь невинной овечкой, которую хочется пожалеть. Неудивительно, что каждый мужик хочет тебя изнасиловать. У тебя же в глазах написано: жертва.
– Пошла вон! – мигом срываюсь на крик и указываю на дверь. Но весь всколыхнувшийся гнев разом затухает, когда вижу большие удивленные глаза Лены.
– О, эта наша девочка, – лепечет Таня, не сдвинувшись с места, и от ее сладкой, как мед, улыбки на намалеванных губах меня тошнит, а Лена пятится, как от змеи.
– Лена, иди собирайся, – произношу спокойно. – Нам выходить скоро.
– Ты все так же в больнице? Утки за бомжами выносишь?
– Слушай, ты же все знаешь, – оборачиваюсь и рычу. – К чему эти вопросы? Что тебе нужно?
– Пришла тебе помочь, – пожимает она плечами и вдруг заливисто хохочет. – Можно сказать, стану твоей феей. Помнишь? «Золушка» была твоей любимой сказкой. И ты считала Лешу своим принцем.
– Засунуть бы в одно место такие сказки, – раздражаюсь я еще больше от того, что тема моего изнасилования, прогремевшая на весь наш маленький город, до сих пор ее смешит. Сука. – Говори, зачем пришла, пока жертва не превратилась в хищника и весь твой дорогой костюм, купленный на деньги от продажи твоего тела, не оказался в мусорке!
– Какая ты грубая, – дует уткой губы эта проститутка и повторяет: – Я пришла помочь тебе и твоей красивой сестренке.
– Да как! Как! – уже кричу сквозь слезы. – В твоей роскошной сумочке волшебная палочка или ты принесла полтора ляма?! Как ты хочешь мне помочь?!
– Хочу предложить тебе работу.
Резко успокаиваюсь, смахивая слезы, и быстро умываюсь в раковине, растирая лицо и пытаясь сдержать желание задушить эту… Ну разве нельзя говорить все и сразу! Для чего эти инсинуации?