Вкус смерти

Щелоков Александр Александрович

Подобрав чужой автомат, Пермяков бросился влево, где увидел фигуру выскочившего на поляну у трясины человека…

Прасол хлопнул дверцей и выскочил наружу. Не было ни страха, ни отчаянной смелости. Выстрелы, словно пропущенные

через вату — негромкие щелчки ударяющихся о ветровое стекло машины майских жуков. Зато он отчетливо слышал свое собственное дыхание — напряженное, свистящее, будто у задыхающегося астматика. Прасол не глядел по сторонам. Он знал — его ребята делают дело как надо и контролировать их нет нужды. Все продумано, обговорено, проверено. Перед ним маячила лишь спина Железного — его почерневшая от пота между лопаток рубашка. «Быстро он сопрел», — подумал Прасол.

Железный бежал, не оборачиваясь. Лишь временами из-под его левой руки вырывалось оранжевое пламя. Бандит на ходу стрелял из-под мышки, не пытаясь даже прицеливаться. Такие выстрелы действуют только на нервных. Прасол не послал в ответ ни одной пули. Он знал: его молчание сбивает Железного с толку, заставляет нервничать, злиться.

Генеральский китель с чужого плеча мешал. Прасол на ходу сдернул его и отшвырнул в сторону. Бежать, однако, легче не стало: бронежилет сковывал движения, давил на грудь.

Не желая, а точнее, боясь рисковать жизнью своих подчиненных, Прасол запретил им игру в лихих удальцов. Но рисковать собственной жизнью ему запретить никто не мог. Его давно интересовал Железный. Было ясно, что фигура это не простая, с большими связями в криминальном

мире Прибалтики и, что вполне вероятно, — со связями в эстонских государственных структурах. И вот теперь, когда Железный остался почти безоружным (может, и есть еще нож — это не страшно), Прасол решил взять его живым. Ко всему, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы загнать противника до изнеможения.

Под ногами захрустела каменная крошка. Прасол не заметил, как они выбежали на берег. У самого уреза воды Железный неожиданно запнулся, нелепо взмахнул руками и со всей силы плюхнулся вниз лицом на камни берега.

— Кто?! — заорал Прасол и обернулся. Метрах в двадцати позади него с автоматом, который еще не успел опустить, стоял Пермяков. — Зачем?!

— А затем, — старший лейтенант, еще не отошедший от горячки боя, зло щурился, — чтобы никто не нарушал приказ. Было сказано: стрелять на поражение. Без предупреждения. А вы, товарищ полковник?!

— Ну, твою майло, Пермяков! Ну, уел!

Прасол махнул рукой, сел на пригорок и стал развязывать лямки, крепившие бронежилет.

— Укатали сивку крутые горки? — спросил Пермяков, забрасывая автомат за плечо.

— Нет, любезный, не горки, а годы, должно быть…

Прасол положил руку на грудь. Сердце билось часто и громко, казалось, его слышно всем. Потом оно испуганно трепыхнулось, и острая боль сжала грудину. Губы враз подернула синева.

Полковник прилег.

— Юра, не в службу… В кителе… я бросил… там валидол. Там…