Вкус заката
Шрифт:
В Европе теоретиком метода омоложения при непосредственном содействии юных девиц стал Иоганн Генрих Кохаузен. Его научный труд под названием «Возрожденный Гермипп» в буржуазной Франции пользовался изрядной популярностью. Некоторые предприимчивые парижане даже наладили бесперебойную поставку молодых девственниц безупречной репутации в постель к омолаживающимся старцам! Процедура стоила восемнадцать франков за ночь, полный курс включал в себя двадцать четыре дня «прогреваний».
Уже в двадцатом веке исследования американских ученых показали, что «старые сказки» не врут: оказывается, в пожилом возрасте для мужчины очень важно сексуальное возбуждение, которое не приводит к оргазму, зато поддерживает его организм в тонусе. Было установлено, что это значительно снижает, к примеру, риск сердечно-сосудистых заболеваний и инсульта.
А что же мы – женщины? Наука доказала: чем дольше продолжается наша сексуальная жизнь, тем дальше отодвигается старость!
– В связи с этим с моей стороны было бы не просто глупо, но даже вредно заводить романы с почтенными, но немощными старцами, когда вокруг так много энергичных молодых мужчин! – с легким вызовом сказала я своему отражению в зеркале платяного шкафа.
«Волшебное стекло» без преувеличенной лести показало женщину с лицом «за тридцать» и фигурой участницы сборной по художественной гимнастике. Я не сторонница оперативного вмешательства в естественные процессы организма, поэтому морщинок у меня постепенно прибавляется. Но мое тело до сих пор пребывает в приятном неведении относительно возраста, записанного в паспорте, и меня это вполне устраивает.
– Тогда ложись спать, а с утра пораньше – на пробежку! – посоветовал внутренний голос.
Я задернула шторы, заодно убедившись, что на этот раз во внутреннем дворике никого нет. Фонтанчик тихо журчал, и этот умиротворяющий звук заменил колыбельную песенку.
Засыпая, я пыталась вспомнить лицо молодого человека, встреча с которым меня так взволновала, но не смогла.
Зато и мужественная физиономия Андрея на сей раз в моих сновидениях не всплывала.
Чтобы увидеть рассвет в Ницце, стоит потратить деньги, время и прилететь за пять тысяч километров!
В шесть утра я быстро шагала по улице, ведущей к морю, перепрыгивая вчерашние лужицы и с одобрением поглядывая на свое смутное отражение в тонированных стеклах витрин. Отражение демонстрировало похвальную резвость, но, кроме нас с ним, в этот ранний час некому было напитаться бодростью и свежестью, разлитыми в воздухе. Ницца еще не проснулась, даже чайки кричали вполголоса, а мне хотелось громко петь и смеяться.
Однако я не стала шуметь, и никто не помешал мне запросто, как к себе домой, заскочить в «Негреско», чтобы полюбоваться знаменитой люстрой в главном холле.
Невероятной красоты и роскоши осветительный прибор, украшенный почти семнадцатью тысячами хрустальных подвесок «баккара», когда-то подарила отелю российская императрица Мария Федоровна. Таких шедевров в мире всего два. Второй висит в Екатерининском зале Кремля, где я никогда не бывала. А вот люстру в «Негреско» я захожу проведать каждый раз, когда бываю в Ницце.
– Привет! Я рада, что с тобой по-прежнему все в порядке! – задрав голову, по-свойски сказала я фантастическому хрустальному цветку на потолке.
Он в ответ приветственно звякнул. Вокруг подвесок трепетала радужная аура.
– Пока! – сказала я и вышла на улицу.
Море в полукольце берега лежало передо мной тихо-тихо. Пальмы стояли ровно, вытянувшись по струночке, как гвардейцы на смотру. Ветер затаил дыханье. Между небом и горами с усилием, как крупная золотая монета в узкую прорезь копилки, протискивалось солнце. Облака на востоке были перламутровые, с радужным отливом, как у подвесок люстры в «Негреско».
У меня возник совершенно девчачий порыв восторженно завизжать, подпрыгнуть и закружиться на одной ножке. Не хотелось только шокировать своей необузданной радостью деловитых чаек, для которых в окружающей красоте не было ничего нового и необычного.
По испещренным крошечными лужицами бетонным ступенькам я сбежала с набережной на галечный пляж, вытащила из пирамиды, сложенной из пластиковой мебели в стенной нише, белый стул, поставила его у линии прибоя, села и в восхитительном одиночестве отсмотрела короткий красочный спектакль «Рассвет в Ницце». Это зрелище радовало глаз и очищало душу, и мое искреннее восхищение не уменьшили даже подмоченные джинсы: стул оказался влажным от ночной росы.
На обратном пути я уже видела признаки пробуждения жизни. На набережной заработали в нормальном режиме светофоры, ночью монотонно моргавшие желтым. Победно шурша шинами, просквозил по пустому шоссе одинокий автомобиль.
По стеклянным стенам какого-то дорогого отеля на первой линии снежной кашей сползала густая мыльная пена. Смуглые мойщики окон при моем появлении прервали свое занятие, чтобы с интересом обозреть меня и обменяться эмоциональными фразами на незнакомом языке.
У бакалейной лавки стоял квадратный фургончик, украшенный художественным изображением пучка редиски. Грузовичок нахально перегородил тротуар, и мне пришлось обходить его по улице – при этом я едва не столкнулась с парнем, который нес на голове корзину с ананасами. Зеленые хвосты задорно торчали из плетушки, точно оригинальный плюмаж. Я засмеялась, и молодой зеленщик ответил мне широкой белозубой улыбкой. На ходу я оглянулась и с удовольствием убедилась, что он смотрит мне вслед. Да, одиночество в прекрасной Ницце мне точно не грозит!
Небо заметно посветлело, в мелких лужах на брусчатке замелькали отражения чаек. Я заметила, что ручеек, бегущий вдоль бордюра тротуара, несет какой-то мусор, и удивилась, увидев, что это розовые лепестки. Французская Ривьера – это все-таки не Арабские Эмираты, где розовые кусты стоят в цвету круглый год! Да и не видела я никаких роз вблизи «Ла Фонтен», если не считать топорщащихся кривыми, как акульи плавники, колючками коричневых стеблей в горшках у фонтана.
По улице напротив моего отеля суетливо сновал малорослик с большой метлой. Отнюдь не радуясь дивному весеннему утру, он сердито бормотал изысканные французские ругательства и ожесточенно скреб прутьями мостовую, выцарапывая из расщелин между камнями лепестки, похожие на лоскутки алого атласа. Пойманные лепестки сиротливой кучкой лежали в ведре для мусора, а ускользнувшие крошечными лодочками уплывали по ручейку в водосток.
Я дружелюбно улыбнулась сердитому дворнику, узнав в нем вчерашнего портье, и поздоровалась. Но он ответил мне только боязливой кривой улыбкой.
– Очень странный тип, – прокомментировал мой внутренний голос.
На шипы резинового коврика у входа в отель тоже нанизались атласные лепестки. Я подняла один, поднесла к лицу, рассмотрела и понюхала: несомненно, это был еще свежий лепесток живой розы. К чему бы это тут? И откуда? Гм… Занятно.
Кондитерская, где я намеревалась позавтракать, открывалась в семь утра – я выяснила это еще вчера. Мне хватило времени на обычную утреннюю гимнастику у распахнутого окна, водные процедуры, легкий макияж и ускоренную процедуру облачения к выходу.