Вкус
Шрифт:
– Не курю.
– Жаль. А вот, скажи на милость, случаем не проходили здесь два господина в пиджачках из БДУ?
Денис вздрогнул.
– Что за БДУ?
– Да я откуда знаю. Я им говорю, вы к кому? А они: «БДУ». Я им: «Сигаретку дадите?» А они: «На две, только не грузи». А я и не гружу, – мужичок тяжело вздохнул и двинулся вразвалочку, продолжая бубнёж о странности человеческих восприятий. – Почему, спрашивается, если человек немного подшофе и понимает, чем отличается вещь в себе Канта от ноумена Платона, он уже грузит? А не грузят вас непроходимые…
Что непроходимое не грузит гипотетических оппонентов мужичка, услышать не удалось,
Денис посидел в растерянности. Вернулись мысли о похоронах.
Если «Ритуал» возьмет десять тысяч, столовая тысяч пятнадцать, ну ещё там водка, священники, автобусы и другое, пусть пять. Получается тысяч тридцать. Как минимум. Интересно, где их взять, если нет. И как потом без них жить?
Стало совсем холодно. Денис поёжился и пошёл домой.
Освещённая тусклой подъездной лампочкой дверь квартиры была приоткрыта. Странно. Мама забыла закрыть или ждет его? С кухни – мужские голоса. Соболезнующие родственники? Соседи?
Говорят как-то официально. Не по-родственному.
Заглянул. Мама, ошарашенная, сидит на стуле, перед ней два мужика в чёрных костюмах, галстуках. Серьёзные.
Один высокий, худой, молодой, но уже с седыми висками, прислонился к подоконнику и внимательно смотрит на Дениса. В глазах настороженность и сочувствие. Второй постарше, лысоватый и черноусый, стоит посреди кухни и говорит маме:
– Завтра в тринадцать ноль-ноль. Единственная ваша забота, успеть до этого времени оповестить всех близких, чтобы явились хотя бы за полчаса до церемонии.
Заметил Дениса. Грустный взгляд из-под нависших век.
– Вечер добрый, милостивый государь! Сын покойного? Денис Иванович?
– Да, – Денис напрягся, пытаясь понять, кто такие и что здесь делают. Может, из тех, кому чужое горе – повод на деньги развести?
– Позвольте представиться, Левон Игоревич Оганов, – продолжал усатый. – Мой спутник – Павел Геннадьевич Шатерников. Мы представляем небезызвестное БДУ-13. У нашего ведомства контракт с вашим батюшкой. Как раз по данному печальному поводу. Вот! – он поднял вверх папку. – Согласно бумагам, все мероприятия, связанные с похоронами, мы обязаны взять на себя. Как говорил Спаситель, буде он одесную Всевышнего ныне, присно и во веки веков: «Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов». И нет, молодой человек, даже не думайте, денег не надо! За все уплочено Иваном Ильичём, то бишь вашим папенькой. От вас с мамашей требуется только присутствие. Благодарите покойного за заботу. Контракт заключён в прошлом году. В канун Пасочки. Заранее побеспокоился супруг и родитель. За что от меня лично превеликий респект столь исключительному человеку. И похороны прописаны, и развоз людей, и ресторан. Возьмите. Этот, образно изъясняясь, вексель – копия. Я оставлю для ознакомления и распоряжения. Засим извольте откланяться. У нас сегодня ещё многая работа.
Странные гости кивнули и поспешили уйти.
На пороге усатый ещё раз настойчиво напомнил:
– В тринадцать ноль-ноль тело покойного уже двинется в последний путь. Все желающие проститься пусть приходят загодя, хотя бы в полдень.
4. Родственники
Половину ночи Денис ворочался в постели, размышляя о странных людях в пиджаках.
Мама ничего вразумительного не объяснила. Ну договор. Ну заплатил отец ещё при жизни за собственные похороны. Всё равно, странное ощущение, что в буквах БДУ что-то не так. Слишком много их во
Они с мамой, конечно, на всякий случай пригласили родственников и друзей на завтра к одиннадцати-двенадцати, кто как сможет, но если наврал усатый, придётся говорить, что это поминки, а с похоронами типа позже решим.
Забылся под утро.
Будильник зазвенел в восемь. Денис натянул майку и штаны. В ванную. Умылся.
Хотелось куда-то бежать, что-то делать, только не тупить, не сидеть на месте.
Поставил чайник на плиту. Зажёг газ.
Задумался, глядя в окно.
Допустим. Допустим, они приедут и всё сделают. Похороним. Даже в столовой посидим. А водку они учли? Ромка говорил, водку надо купить…
– Ты чего стоишь?
Мама. Глаза уставшие.
– Ты поспала бы.
– Тут поспишь. Там плов остался в холодильнике. Подогреть?
– Я чайку.
– Ну ладно. Пойду одеваться.
В начале одиннадцатого начали подходить родственники.
Мама заводила в зал, рассаживала на диваны и стулья. Бабушка Надя, мать отца, в чёрном платочке разносила гостям воду, возилась на кухне. Пахло жареными пирожками. Родители мамы, дедушка Саша и бабушка Инна, понуро горбились на стульчиках. Тётя Алла, сестра папы, с мужем Виктором курила на улице, на лавочке под окнами, чтобы родители не увидели с сигаретами. Под пятьдесят женщине, а от родителей прячется.
Три бабульки из дома вздыхали на диванчике и напевали что-то религиозное. Как их зовут, Денис не знал, помнил только, что одна из второго подъезда, две из третьего. Дочь тёти Аллы Настя, ровесница Алины, не отходила от сестрёнки и тоже сторонилась людей. Сидели девчонки в спальне и выходили только, когда мама говорила: «Идите, поздоровайтесь».
Ровно в полдень Денис стоял у окна. Во двор въехал большой чёрный микроавтобус, остановился возле подъезда.
Водитель скоро распахнул заднюю дверь, двое крепких ребят в чёрных пиджаках вынули из кузова две широкие табуретки, установили их между лавочек у входа в дом, сверху опустили обитый красным бархатом гроб. Сняли крышку и прислонили к металлической увитой диким виноградом сетке. Стали рядом как часовые, только руки за спиной.
– Мама! Там папу привезли!
– Где?
– Возле подъезда!
Выскочили на улицу. На белоснежном ложе в строгом чёрном костюме папа. Глаза закрыты, кажется, просто уснул.
Мама рванулась к гробу. Стражи мягко придержали, шепнули:
– Прощаемся! Пригласите родственников.
Она кивнула, наклонилась к папе, поцеловала его лоб, щеки, губы.
На соседнюю лавочку переметнулись три оперативные старушки, миг назад певшие в зале. Они быстро крестились и шептали молитвы.
Тетя Алла, уже без сигареты, спряталась за мужем и глядела из-за его плеча на мёртвого брата.
Из подъезда потянулись люди. Проходившие мимо соседи по пятиэтажке останавливались, долго смотрели на покойного, печально вздыхали и брели дальше. Некоторые оставались. Толпа вокруг Ивана Ильича росла.
Грузный, с благостным лицом священник махал дымящимся кадилом и пел заунывную песню. Бабушки на лавочке подпевали.
Помощник священника аккуратно раздал всем свечечки и салфетки. Люди зажгли оранжевые палочки, салфетками закрыли пальцы от плавящегося воска.