Владетель Ниффльхейма

Демина Карина

Кровь плывет по воде. Ивы приподнимают широкие юбки, страшась испачкать их, и желтые головки кубышек дрожат. Лишь в глубине розовеют кувшинки.

Их лепестки прозрачны.

Как те, которые растут на волосах бильвизы. И Белла отделяет прядь.

Под ней обнаруживается проплешина размером с пятак.

За них отомстила мне речки струна, Сказала, раскаяться буду должна.

Невинный младенец мною убит, И голод отныне мне душу точит.

Вскипела темная поверхность реки, вывернулась змеей и захлестнула убийцу. Смеялись ивы, хохотали кубышки, лишь розовые кувшинки лежали на широких листьях, словно жемчужины на ладонях.

А проплешина на голове разрасталась. Шершавая кожа слазила, обнажая темные древесные слои. И Белла Петровна касалась их с невыносимой брезгливостью, ощущая на пальцах влажную гниль.

И я проросла — молодая ветла. И ветви клонила, и слезы лила. И пила я души, как пила вино. Но видно, раскаянье мне не дано.

Девушка с длинными зелеными волосами выбралась из пруда и пошла вдоль берега. Она оставляла влажные следы, от которых — Белла Петровна знала наверняка — исходил терпкий земляной запах.

Родилась я ночью, густела мгла, — Вдаль уводят мои дороги — Когда-то мать моя умерла. Беда стоит на нашем пороге.

Бильвиза вывернула шею и глянула на Беллу Петровну. Деревянные губы сомкнулись с тихим стуком, как сундук закрылся, а по щекам белыми крупными слезами летел древесный сок.

Белла Петровна вернула гребень.

— Приходи с огнем, — попросила бильвиза, запустив руку в волосы. Она приподняла гриву, показывая источенную гнилью шею, съеденные плечи и пробившиеся к свету слюдяные стебли омелы.

А потом Белла Петровна очнулась. Она стояла в больничном коридоре, на привычном месте своем — у Юленькиной палаты. От ладоней на стекле остались отпечатки, и значит, Белла Петровна стояла давно.

Но вот беда — она не помнила, как пришла сюда. А еще в ушах звучала настойчивая просьба:

— Приходи с огнем.

Глава 7. Кто сторожит сторожей

Инголф шел за проводником и давил желание выстрелить в спину. Спина удобно маячила впереди, играя лопатками и дразня разделительной чертой позвоночника.

А не-враг шел медленно и

не оглядывался.

Не боялся?

Винтовка оттягивала плечо, и норовила лечь в две руки, найти упор и прицел. Где-то в районе левой лопатки.

— Так меня не убьешь, — сказал не-враг и тряхнул головой. Косицы его зашевелились, зазвенели и звон оглушил Инголфа.

— А как убьешь?

— Понятия не имею. Но не так точно. Омела — для живых. Или тех, кто хоть как-то жив… реален. Понимаешь?

На взгляд Инголфа не-враг был в достаточной мере реален. Он не имел плоти, но имел запах, а запахи не лгут. Однако лгут люди. И нелюди.

Винтовка согласилась. Имей она голос, предложила бы потратить пулю. На худой конец у Инголфа осталась еще одна. И запасная, зажатая между пальцами, приросшая к коже.

— Пули тебе пригодятся, — сказал не-враг. — Ты уже убил разум и дух. Осталось сердце.

— Разум — звери?

— У зверя — разум звериный. Тебе ли не знать.

— А то, что в котлах — дух?

Не-враг повернулся. Он двигался быстро, как тот волк, который убил Инголфа во сне.

— Вера. Там, — он указал пальцем на стену, которая выгибалась и трещала, грозя расколоться и выпустить в коридор раненый туман. — В котлах вера.

— Во что?

— Во все. В богов. Потом в бога. Потом в одного бога, но разного. Потом в науку. Не имеет значения, во что ты веришь. Важен сам факт.

— Зачем?

— Затем, что… это нефть и уголь чудес. Атомная энергия. Сила ветра и сила солнца. Все вместе.

Не-враг смотрел с жалостью, как будто не знал, что Инголф убьет и его тоже. Так будет правильно. Осталось найти способ.

— Нужно лишь собрать ее. На алтарях. В храмах.

— В котлах?

— Верно, но есть нюанс. На алтари ее кладут. В храмы приносят. В котлах — вываривают. Видел, как топят жир из нутряного сала?

— Видел.

— И с душой можно также. Главное — правильно извлечь. Он научился.

— Хорошо, — плохо, Инголфу было очень плохо от этого разговора. Внутри. Эти вопросы — снег, в котором вязнут лапы. И лед, что забивается меж пальцами, режет их до крови. — У кого он брал души?

Лицо не-врага морщится, как вода, проглотившая камень. И ему неприятен вопрос, но не-враг все равно отвечает:

— Ты говорил с вёльвой и знаешь ответ. У собственных детей.

Ответ верен. И логичен.

— Там много котлов.

— У ребенка много души. И много веры. Больше, чем у взрослых. Ему хватало… Он думал, что если соберет достаточно веры, то станет богом и всех спасет.

Кроме Инголфа. Скоро волчьи клыки сомкнуться на горле. Если, конечно, Инголф не успеет первым. И он задает последний из важных вопросов:

— Но у него не получилось?

— Ну почему. Отчасти получилось. Он бессмертен. Неуязвим. И умеет творить чудеса.

Инголф ждал продолжения ответа, раздумывая над тем, как пулей из омелы убить того, кого не существует.

— Только этого мало. Чтобы стать богом, чужой веры мало. Своя нужна.

Если ответ был в количестве веры, то Инголф полностью верил винтовке.