Владетель Ниффльхейма
Шрифт:
А потом он упал, прямо под ноги к странному страшному человечку. Последнее, что увидел Воробей — зеленые, как майская трава, глаза и черные ботинки с узкими носами.
Очнулся Воробей от звука.
— Скрип-скрип, — слышалось рядом. — Скрип-скрип-скрип.
Дерево по дереву, кость по кости, мерзко, раздражающе.
Вставай, Воробей. Беги, Воробей. Спасайся.
Нельзя бежать, не зная дороги. И Воробей приказал себе не рыпаться. Приоткрыв глаза, он увидел край синего с
— Скрип-скрип, — шептала она. — Скрип. Вставай же…
Воробей лежал. На чем-то очень мягком и теплом. И пахло это непривычно, но приятно. Так пахнут коробки от порошка и пластиковые бутылки, на дне которых, при везении, остается капля шампуня.
— Ты умеешь притворяться, — скрип вдруг оборвался, а тень в круге качнулась навстречу Воробью. — Весьма полезное умение.
Воробей не шелохнулся.
— Особенно в незнакомом месте. Незнакомые места пугают.
На лоб легла тяжелая ледяная рука.
— Но любой страх можно преодолеть. Главное — найти правильный стимул. Например, голод. Ты голоден?
Лежать. Дышать неглубоко, нечасто. И губы не облизывать, как бы ни хотелось. Они стали очень сухими, эти губы. И горло тоже.
— Ты должен быть очень голоден… и очень напуган.
Пальцы вдруг вцепились в волосы и дернули. Воробей вскрикнул.
— Но тебе больше нет нужды бояться, — ласково сказал человек. — Да и кого? Брунмиги? Он тебя не тронет. Ты мне веришь? Правда?
Воробей осторожно кивнул. Ему вдруг стало жутко, как никогда прежде, разве что в те самые дни, когда он прятался в мусорной куче.
— Веришь… вера — это очень важно. А Брунмиги — добрейшее существо. Он тебя подобрал. Привел сюда. Искупал. Переодел. Тебе следовало бы поблагодарить Брунмиги за заботу.
От руки, державшей Воробья, пахло старым льдом, и еще осенней сыростью. Землей, которая скапливается в гнилых ящиках, и сама становится гнилью. Костями.
Шерстью.
От запахов этих мутило.
— Но вряд ли он дождется благодарности, — задумчиво произнес человек, отпуская Воробья.
Благодарить? Карлик — сука. И матушка Вала тоже. А этот — и подавно. Пусть себе притворяется добреньким, только выходит у него дерьмово.
Гладкий. Лощеный. Лицо тяжелое, с крупным носом и узкими губами. Волосы длинные, белые — крашеные? — и еще в косы заплетены. А на косах — бубенчики висят, фигурки всякие. И на шее бусы в три ряда. Педик что ли?
— Нойда, — возразил человек. — Колдун. Ты можешь звать меня Варгом. Вставай.
Воробей подчинился.
Теперь он видел всю комнату, которая показалась ему смутно знакомой. Не именно эта, но вообще получается, что он бывал в комнатах. Или даже жил. В какой-нибудь похожей, с окнами до потолка и люстрой-шаром. И кровать там была, и стол вот такой же, только выше… скатерть еще
Белой.
Влажной, как шерсть.
Воробья снова замутило.
Бежать. Быстро. Сейчас. Или скоро, но обязательно. Почему? Потому что.
— Будет вежливо, если и ты представишься, — сказал Варг, как почудилось — с насмешкой. — У тебя есть имя?
— Во… воробей.
— Это не имя. Прозвище — хорошо. Но имя тоже нужно, — он наклонился и волосы-змеи зазвенели. — Жить без имени — неприятно, уж поверь мне. И пожалуй, что я назову тебя… Джеком. Джек Воробей. Нравится? Нет? Ну, извини. Я с именами не в ладу. Но ты станешь отзываться?
И Варг крепко сжал руку. Ледяные пальцы его скользнули по запястью, обжигая холодом, но Воробей сдержал крик боли: не хватало еще слабость показать.
— Да, — ответил Воробей, поклявшись, что никогда не станет Джеком.
— Ну это мы еще посмотрим.
Кожа горела, алые черточки, линии, знаки ползли на ней, пробираясь глубже, унося частицу холода в самые кости. И Воробью хотелась выдрать их, но он не смел. И знаки гасли, а кожа возвращала прежний цвет.
— Вот и молодец. И теперь ты можешь поесть. Ты ведь хочешь есть?
— Да, — снова ответил Воробей, на сей раз правду.
Есть он хотел. Он вообще, сколько помнил себя, постоянно хотел есть.
— Тогда ешь. А потом отдыхай. Чувствуй себя как дома…
И Варг ушел, заперев за собой дверь, но Воробья это обстоятельство не смутило. Он найдет выход. Обязательно. Но для начала поест.
Гречневая каша с мясом, остывшая, но свежая, была удивительно вкусна. Булочку Воробей сунул в карман, предварительно слизав пудру. Прихватил он и вилку с острыми зубцами — лучше бы нож, конечно, но ножа не было; а еще бесполезную и красивую статуэтку — серебряного волка.
Надо сказать, новая одежда — особенно куртка с капюшоном и вместительными карманами — также пришлась Воробью по душе, главным образом потому, что была мягкой и чистой. Воробей на секунду подумал, что Варг вовсе не так и плох, и стоит ли бежать из дома, где тебя кормят, одевают да еще ничего не просят взамен?
— Пока не просят, — буркнул Воробей, почесав вилкой затылок — отмытые волосы с непривычки казались жесткими, колючими, а шкура свербела. Шкура знала — ничего не бывает задаром.
Убираться надо.
И Воробей взялся за дело. Помимо двери в комнате имелись два окна. Правда, за окнами стояли решетки, но Воробей был до того худ, что без труда проскользнул между прутьями. Он очутился на узком карнизе высоко-высоко над землей. По карнизу гуляли голуби и черная кошка с разноцветными глазами.
— Если ты боишься, вернись, — сказала она. — А если не боишься, то пошли. Только вниз не смотри.
— Я не боюсь, — и Воробей все-таки глянул вниз.
Машины. Люди. Деревья. Все крохотное и далекое.