Владимир Коккинаки
Шрифт:
высотник, скоростник, замечательный воздушный боец.
Испытание машин требует особых людей. Испытатель — это человек,
обладающий подлинно совершенной техникой пилотирования, исчерпывающим
знанием машины, огромным хладнокровием. Каждый день ставит жизнь летчика под
удар. Новая, неизученная машина может подвести в любой момент. Стоит растеряться,
сделать неверное движение, передовериться машине — и человека нет.
История авиации пестрит трагическими страницами гибели испытателей. Но,
несмотря на большую опасность, смелая, благородная профессия всегда неудержимо
влекла к себе самых знающих, самых отважных.
Через крепкие руки Коккинаки прошло более полусотни конструкций различных
самолетов. Он получал новые машины, не имеющие никакой биографии, о которых
никто ничего ему не мог сказать. Оставаясь с самолетом в воздухе один на один, летчик
определял его характер, достоинства, дефекты. Он стремился узнать машину так, чтобы
после не нужно было добавлять или убавлять к сделанной характеристике. Иногда ему
приходилось проводить в день десятки полетов.
Испытание машины длится очень долго. Пилот должен дать полную и
разностороннюю аттестацию самолета: летных качеств, прочности и надежности
отдельных агрегатов и узлов, исчерпывающую оценку винтомоторной группы. И как
испытатель Коккинаки обладает поразительным объемом внимания. Ничто в воздухе не
ускользает от его зрения и слуха. Совсем недавно произошел весьма показательный
случай. На одном из самолетов были установлены моторы новой конструкции.
Требовалось определить их пригодность. Испытание поручили Коккинаки. В
программу входило определение скорости на разных высотах. Коккинаки замерил
горизонтальную скорость на уровне 4 000, затем 5 000 метров, и вдруг, оборвав
испытание, вернулся на землю.
— Разберите правый мотор, — сказал он окружившим его инженерам и техникам.
— По-моему, у верхнего цилиндра начал гореть поршень.
— Не может быть,—запротестовали конструкторы, — моторы тщательно
проверялись. Да и как вы узнали, что дело в верхнем цилиндре, ведь их четырнадцать?
Коккинаки рассмеялся:
— А все-таки посмотрите.
— Но приборы показывали нормально?
— Нормально.
— Температура масла в норме?
— В норме.
— Вода?
— Тоже.
— Может быть, мотор шалил, давал перебои?
— Нет. Все было в порядке, но я убежден, что при следующем полете мотор
рассыплется в воздухе.
Пожимая плечами и явно не одобряя недоверчивость испытателя,
моторостроители приступили к работе. Разборка двигателя подтвердила диагноз пилота
— поршень верхнего цилиндра правого мотора начал гореть.
Стремясь взять от самолета все, что он может дать, Коккинаки издавна полюбил
фигурные полеты. Он знал, что тот, кто лучше овладел машиной, всегда найдет выход
из любого положения в воздухе, всегда будет победителем в грядущих воздушных боях.
Один случай, происшедший несколько лет назад, убедил его в этом с предельной
отчетливостью. Во время тренировочного полета Коккинаки свалился в перевернутый
штопор. Сначала он никак не мог понять, в чем дело: самолет вращается, сверху на него
падает земля с аэродромом и зданиями. Пилот наполовину вывалился из кабины. Он
решил прежде всего восстановить горизонтальный полет, а потом определить, что
происходит с самолетом. С большим трудом летчик дотянулся до штурвала, установил
ноги на педаль и остановил вращение. После этого перевел машину в нормальное
положение. Над головой снова было ясное небо; земля находилась внизу.
После этого случая Коккинаки настойчиво занялся высшим пилотажем. Он
считал, что чем больше летчик тренируется в фигурном полете, тем больше он познает
машину, ее возможности, все необычайные положения, в которых самолет может
оказаться в воздухе. Однажды на взлете у аэроплана оторвалось одно колесо. По
аэродрому уже неслась санитарная машина, вокруг его самолета беспокойной птицей
косился друг и товарищ Виктор Евсеев, с тревогой указывая рукой на шасси. Но
Коккинаки был спокоен. Условным сигналом он сообщил стоящим на аэродроме, что
собирается итти на посадку. Все взволнованно наблюдали за необычайным
экспериментом. Летчик осторожно и бережно, с минимальным углом подвел машину к
земле и, точно рассчитав крен, посадил свой истребитель на одно колесо.
Коккинаки до того сжился с машиной, что пребывание в воздухе стал считать
самым нормальным для себя состоянием, а самолет — как бы предметом домашнего
хозяйства.
Вот над Московским центральным аэродромом появился одноместный
истребитель. Летчик круто повел машину к земле.
— Кокки прилетел, — уверенно определили летчики, опознав знакомый
воздушный почерк пилота. — Но что это с ним стряслось?
Коккинаки вел самолет на посадку не прямо, а боком, сильно накреняя влево.
Машина резко развернулась в левую сторону, почти задев крылом о землю, и
остановилась. Подбежавшие летчики вдруг расхохотались: к правому борту фюзеляжа
был привязан велосипед, который Владимир взял напрокат у приятеля, работавшего на
одном из аэродромов в 50 километрах от Москвы. Необычайная посадка Коккинаки
была вызвана боязнью сломать чужую вещь. За самолет же он был спокоен.