Владимир Маяковский
Шрифт:
— Это еще что за из ряду вон выходящая личность? — грозно вопрошает Маяковский.
Но тот бесцеремонно и в то же время церемониально — несет свою браду к дверям. И вдруг Маяковский с абсолютно серьезной уверенностью и как бы извиняя говорит:
— Гражданин пошел побриться…
Зал лопается от сумасшедшего хохота. Борода обескураженно и негодующе исчезает за дверью. Теперь аплодируют даже стенографистки. Пожарный сияет ярче своей каски. Капельдинеры учтиво прикрывают ладонью рты, расползающиеся в смех. И я вижу вокруг себя солиднейших людей, улыбающихся, смеющихся, хохочущих буквально до слез…
Затем Маяковский отвечает на записки. С ошеломляющей. беспощадной, с неиссякаемой находчивостью отвечает он на колкие записки противников, на вопросы любопытствующих обывателей и писульки литбарышень:
— «Маяковский! Сколько денег вы получите за сегодняшний вечер?..» — А вам какое дело? Вам-то ведь все равно ни копейки не перепадет…
В зале послушно поднимается Безыменский и читает злополучное стихотворение.
— Вот, пожалуйста, — говорит Маяковский, — разве можно так писать? А если б у вас там рифмовалась пушка, так вы бы написали: серп и молотушка? «Маяковский! Вы сказали, что должны время от времени смывать с себя налипшие традиции и навыки. А раз вы умываетесь, значит, вы грязный»… — А вы не умываетесь и думаете, что вы чистый? «Как вы относитесь к Ахматовой?» — Обожжаю! — и Маяковский поет на мотив Ухаря-купца: — «Здравствуй же ты, неизбывная боль. Умер вчера сероглазый король»… «Маяковский, пора провести чистку всех тех, кто находится за вашей спиной»… — Маяковский быстро поворачивается спиной к залу: — Вот сейчас я вполне согласен с запиской, — улыбается он через плечо… «Маяковский, попросите передних сбоку сесть. Вас не видно»… — Ну, проверните в передних дырочку и смотрите насквозь… Что такое?.. A-а, знакомый почерк… А я все ждал. Вот она, долгожданная: «Ваши стихи непонятны массам». — Значит, вы здесь? Отлично. Идите-ка сюда. Я вам давно собираюсь надрать уши. Вы мне надоели… Еще одна: «Мы с товарищем читали ваши стихи и ничего не поняли». — Надо иметь умных товарищей. «Маяковский, каким местом вы думаете, что вы поэт революции?» — Местом. диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос… «Маяковский! Вы считаете себя пролетарским поэтом-коллективистом, а всюду пишете: Я, Я, Я». — А как вы думаете, Николай второй был коллективист? Он всегда писал: «Мы, Николай Второй…»
Писательница вступается за поэта своей группы, обиженного Маяковским.
— Одного поля ягодица. — вполголоса говорит Маяковский.
Но больше всего обиженных за Пушкина.
— Стыдно вам, Маяковский, ругать Пушкина, — возмущается какой-то парень, — вспомните, как к нему Николай первый приставал.
— Николай приставал не к Пушкину, а к его жене, — невозмутимо басит Маяковский.
Тогда в зале подымается худой, очень строгий на вид человек в сюртуке, похожий на учителя старой гимназии. Он поправляет пенснэ и принимается распекать Маяковского.
— Нет-с, сударь, извините, — сердится он, — вы изволили в письменной форме утверждать нечто совершенно недопустимое об Александре Сергеевиче Пушкине. Изъяснитесь. Ну-с?
Владимир Владимирович быстро вытягивается руки по швам — и говорит школьной скороговоркой:
— П’остите, п’остите, я больше не буду…
Но, пользуясь затишьем между двумя взрывами хохота, он опять серьезно, неутомимо и горячо сражается за боевую, за политическую поэзию наших дней.
Кончился вечер. Политехнический вытек. Мы едем домой. Владимир Владимирович устал. Он наполнен впечатлениями и записками. Записки торчат изо всех его карманов.
— Все-таки устаешь, — говорит он, — я сейчас как выдоенный. Брюкам не на чем держаться. Но интересно. Люблю. Оч-чень люблю все-таки разговаривать… А публика который год, а все прет: уважают, знают, черти. Рабфаковец этот сверху… Удивительно верно схватывает! Приятно. Хорошие ребята… А здорово я этого, с бородой?..
ИЛЛЮСТРАЦИИ