Владимир Мономах, князь-мифотворец
Шрифт:
Несмотря на подробность рассказа, слова Анны о том, что настоящий Лев Диогенович погиб под Антиохией опровергаются свидетельством ее мужа, историка Никифора Вриенния, согласно которому, сына Романа Диогена, погибшего под Антиохией, звали не Лев, а Константин{272}. Так что в данном случае возможны различные варианты конструирования событий. В качестве примера можно привести точку зрения В.Г. Васильевского, который, с одной стороны, считал, что человек, чья авантюра была описана Анной Комниной, являлся самозванцем, а с другой предполагал, что Роман Диоген имел двух сыновей по имени Лев — одного от второго брака с императрицей Евдокией, другого — от первого брака с представительницей болгарского аристократического рода Алусианов, чем, по его мнению, и объяснялось притязание «Леона царевича» в 1116 г. на дунайские города{273}. Несмотря на то что точка зрения Васильевского, сформулированная в 1875 г., на рубеже XIX–XX вв. получила развитие у П.Н. Безобразова, М.Д. Присёлкова и, в несколько модифицированном виде, у Д.И. Иловайского, она имела целый ряд уязвимых мест, которые были подробно рассмотрены М.В. Левченко{274}. Взгляды позднейших исследователей разделились так, что одни продолжали считать зятя Мономаха сыном Романа Диогена — причем в некоторых случаях имела место рецепция гипотезы В.Г. Васильевского{275}; другие — самозванцем, причем в некоторых случаях имело место отождествление участника событий 1095 и 1116 гг.{276}
Учитывая длительный временной интервал, во-первых, трудно допустить, что это было одно и то же лицо; во-вторых, не менее трудно понять, каким образом самозванец мог настолько войти в доверие к Владимиру Мономаху, что тот женил его на своей дочери (от этого брака родился сын, известный в летописях под именем Василия Леоновича); в-третьих, не ясно, какие именно соображения в таком случае могли подвигнуть Владимира Мономаха к тому, чтобы через два десятилетия после событий 1095 г., которые, хотя бы в общих чертах, должны были быть ему известны, он мог поддержать авантюру, подобную той, что была описана Анной Комниной. Насчет последнего вопроса был высказан ряд соображений: согласно одной точке зрения, русско-византийский конфликт мог быть реакцией на захват византийцами Тмуторокани{277}, согласно другой — был обусловлен стремлением Мономаха закрепиться в Нижнем Подунавье, а возможно, и упрочить за своим внуком Василием Леоновичем византийский трон{278}.
Но вряд ли Владимир Мономах мог ставить перед собой столь амбициозную и труднодостижимую задачу. Сомнительно также, чтобы он открыл военные действия из-за утраты русскими Тмуторокани, упоминания о которой исчезают из «Повести временных лет» после 1094 г., так как Тмуторокань была волостью Олега Святославича и (если предположение о ее захвате византийцами верно) отвоевывать ее у Византии следовало бы сыновьям Олега или в худшем случае Давыду Святославичу. Так что из всех гипотез наиболее реалистичным представляется предположение о том, что целью Владимира Мономаха было завоевание устья Дуная, так как гибель «Леона Диогеновича» не заставила его отказаться от этих планов. Для их реализации он снарядил еще одну экспедицию во главе со своим сыном Вячеславом, закончившуюся безрезультатно. После этого для нормализации отношений Руси и Византии, вероятно, потребовалось несколько лет. По-видимому, мир был заключен в начале 1120-х гг., так как под 1122 г. в Ипатьевской летописи имеется сообщение о заключении брака между дочерью Мстислава Владимировича (известной в историографии под именем Добродеи Мстиславны) и византийским царевичем{279} — как полагают исследователи, либо с племянником Алексея I{280}, либо с одним из его внуков — Алексеем{281} или Андроником{282}.
Последний год княжения Мономаха оказался омрачен землетрясением в Переяславле и крупным пожаром в Киеве, в результате которого летом 1124 г. «погорело Подолье все в канун святого рождества Иоанна Крестителя и Предтечи, а на утро того дня погорела Гора и все монастыри, что на Горе в городе, и квартал еврейский» {283} . [7] Мономах скончался меньше чем через год после этой катастрофы, 19 мая 1125 г., на реке Альте, возле церкви Святых Бориса и Глеба, которую он заложил в 1117 г.
7
По данным Суздальской летописи, в результате этого пожара сгорело 600 церквей (ПСРЛ 1. Стб. 293).
В летописной традиции сохранилось два панегирических некролога умершему князю — краткий (в Ипатьевской летописи под 1126 г. по ультрамартовскому стилю) и пространный (в Лаврентьевской летописи под 1125 г. по сентябрьскому стилю){284}. Содержание краткого некролога сводилось к следующему: «Преставился благоверный (и благородный) князь, христолюбивый великий князь Всея Руси Владимир Мономах, который просветил Русскую землю как солнце испускающее лучи; слух о нем прошел по всем странам, более же всего он был страшен язычникам, братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за Русскую землю. Его же преставление случилось в 19-й день мая и тело его, спрятав, положили у Святой Софии, [около] отца Всеволода, с пением обычных песней над ним. Святители же сокрушались и плакали по святом и добром князе, весь народ и все люди по нем плакали, как дети плачут по отцу или по матери, так плакались по нем все люди и сыновья его — Мстислав, Ярополк, Вячеслав, Георгий, Андрей, и внуки его, — и так разошлись все люди с жалостью великою, так же и сыновья его разошлись каждый в свою волость с плачем великим, согласно тому, какую кому из них он дал волость»{285}.
Куда более подробно содержание некролога в Лаврентьевской летописи: «Преставился благоверный и великий князь Русский Владимир, сын благоверного отца Всеволода, украшенный добрыми нравами, прославленный в победах. От имени его трепетали все страны и по всем землям прошел слух о нем, потому как он всей душой возлюбил Бога. Но также и нам мнится, что мы Бога любим, но пренебрегаем сохранением его заповедей. Тогда явился [человек], любящий Бога, любящий изреченные им заповеди хранить. Этот дивный [человек], князь Владимир, стремился Божьи заповеди хранить и Божий страх иметь в сердце, поминая слово Господне…»
Этот комментарий, содержащий отсылки к библейским идеям о милосердии, имеет книжный характер, призванный представить Владимира Мономаха в образе «идеального правителя», так что акцент прежде всего здесь делается на том, что он, «заповедь Божью храня, добро творил врагам своим, отпуская их с дарами» и «не щадя имения своего, раздавал тем, кто требовал, возводил и украшал церкви, чтил без меры чин монахов и попов, давая им подаяние, если требовалось, и принимая их молитвы».
Отдельно подчеркивались заслуги Мономаха в укреплении борисоглебского культа: «…великую же веру он имел к Богу и к родичам своим, к святым мученикам Борису и Глебу, которым церковь прекрасную создал на Альте, во имя их, где святого Бориса кровь пролилась». Этот литературный портрет завершает следующая характеристика: «Был он жалостлив же сильно и этот дар от Бога принял: когда входил в церковь и слышал пение, то начинал плакать и так как мольбы к владыке Христу со слезами обращал, то Бог все его просьбы исполнял и наполнил годы его добрыми делами, и сидел он в Киеве, на столе отца, 13 лет, и в год 6633 от начала мира скончался в 19-й день месяца мая, прожив от рождения своего 73 года, на Альте, у милой церкви, которую создал многими трудами. Сыновья же его и бояре принесли тело его в Киев и положен он был в Святой Софии у отца своего»{286}.
Сравнивая два летописных некролога Владимиру Мономаху, следует отметить, что некролог из Ипатьевской летописи, отражающей южнорусскую летописную традицию (Киевский свод) XII столетия, несмотря на элементы панегирического характера, передает факты, включая перечисление всех здравствовавших в то время сыновей киевского князя, тогда как некролог из Лаврентьевской летописи (присутствующий также в сходных с ней Радзивилловском и Московско-Академическом списках, отражающих северорусскую летописную традицию XII — начала XIII в.), напротив, скуден фактическим содержанием и имеет ярко выраженный литературный характер. Он как бы подводит своеобразный итог усилиям книжников XII столетия по созданию «культа личности» Мономаха, основа которого, как мы говорили выше, была заложена в «Повести временных лет».
Надо отметить, что в обоих вариантах некролога Владимир Мономах именуется «великим князем», но этот титул до конца XII в. имел лишь периодическое употребление в текстах и превратился в официальный титул некоторых русских князей позже. Интересно, что в Лаврентьевском списке «Повести временных лет» великокняжеский титул употребляется в некрологах Ярославу и его сыну Всеволоду, однако в Ипатьевском списке он отсутствует. Упоминание о «великих князьях» имеется и в тексте русско-византийских договоров 911,944 и 971 гг., однако фактическое значение этого титулования до конца до сих пор не выяснено, поскольку в древнейших списках летописи он не является регулярным и, как полагают исследователи, превращается в таковой ближе к концу XII столетия{287}.
Анахронизмом является и применение к титулу Мономаха определения «Всея Руси», которое появляется лишь в начале XIV в. при великом князе Владимирском Михаиле Ярославиче (1305–1318). Но в любом случае к моменту смерти Мономаха в 1125 г. его политические возможности были весьма обширны: помимо Киева он контролировал Переяславскую, Ростово-Суздальскую, Смоленскую, Владимиро-Волынскую, Новгородскую земли, где сидели на княжении представители его семьи, а также, вероятно, Минскую волость и часть Туровской волости (за исключением «дреговичских земель», которые были «отчиной» Ольговичей).