Владимир Мономах
Шрифт:
Дорога вновь углубилась в лес, и опять с обеих сторон появились во множестве белые деревья. Розовое солнце медленно, точно из последних сил, поднималось в зимней мгле к полудню. Вдруг на дальней поляне, с подветренной стороны, выскочило стадо оленей. Мономах даже разглядел пар, с силой вырывавшийся у животных из тёплых ноздрей. Но звери исчезли, как во сне, напомнив князю о прежних ловах, в молодые годы. Сколько раз в своей юности он гонялся за подобными легконогими созданиями, поражал копьём чёрных туров или щетинистых вепрей, ловил петлёй диких коней в черниговских пущах! Неоднократно ему приходилось быть на краю гибели. Два тура метали его рогами, бодал олень, один лось рогами бил, другой ногами топтал. Однажды
В те времена на многих ловах его сопровождала молодая жена с непривычным для русского слуха именем. Среди этих зимних картин Гита вспоминалась светловолосой и зеленоглазой красавицей, разрумянившейся на морозе. В такие поездки на неё надевали красную шубку, отороченную горностаем. У неё были маленькие руки, не знавшие никакой работы. Она пренебрегала пряжей и могла часами думать о каких-то неведомых городах, странных растениях, диковинных птицах, устремляя туманный взор вдаль. Плавными движениями Гита напоминала лебедя. Недаром её матери дали в английской стране красивое прозвище — Лебединая Шея. Но Гиты давно уже не было в живых, и разве он не ехал в Переяславль с тайной мыслью в последний раз поплакать у её гробницы?
Мономаху приятно дремалось в пахучем тепле овчины. В памяти возникали обрывки воспоминаний, теснились далёкие образы, оставляя на сердце горечь или умиление, но за этими лёгкими мыслями неотступно следовали страшные видения прошлого, один за другим появлялись в воображении жестокие люди, воины с окровавленными мечами в руках. Почему-то вспомнилось розоватое лицо Яна Вышатича, его седые тараканьи усы. Это был представитель старого знатного рода, сын воеводы Вышаты, коварно ослеплённого греками, брат корыстолюбивого Путяты, легкомысленную дочь которого люди прозвали Забавой. Для деда Яна, новгородского посадника Остромира, дьяк Григорий, великий искусник в книжном деле, переписал знаменитое Евангелие. Прадедом Яна тоже был посадник, по имени Константин, сын Добрыни, считавшего себя потомком Люта и прославленного воина Свенельда. Вместе с ликом Яна появились из мрака забвения события прошлых лет, то смутное время, когда христианская вера ещё не утвердилась окончательно на Руси и волхвы волновали смердов бесовскими баснями. Тогда пришёл один из них в Киев и стал рассказывать народу, что Днепр потечёт вспять и что земли начнут перемещаться — греческая земля станет на место Русской, а наша на место греческой и прочие земли поменяются местами. Невежды слушали его, верующие же смеялись, говоря, что это бес играет им на погибель. Так и сбылось, и в одну из ночей волхв пропал бесследно. Впрочем, прошёл слух, что это княжеские отроки убили его и бросили труп в реку.
Опять блеснули холодным огнём голубоватые глаза Вышатича. Воевода служил тогда князю Святополку и собирал для него дань в глухой Ростовской области. Но тем летом в тамошних местах случился великий неурожай, и в тёмных медвежьих лесах среди людей началось смятение. Однажды явились из Ярославля два волхва и говорили, что знают, кто прячет запасы. Они отправились по Волге и всюду, куда ни приходили, указывали в погостах на богатых женщин. Несчастных приводили к кудесникам, и они, мороча людей, прорезали у них за спиной и вынимали оттуда то жито, то мёд, то рыбу и многих жён убивали. Когда волхвы очутились на берегах Белоозера, вокруг них уже собралось триста смердов, и они убили княжеского попа, заблудившегося в лесу. Ян поспешил выйти на мятежников, хотя отроки уговаривали его не ходить с малой дружиной против такого множества злодеев. Однако воевода заставил белоозерцев выдать ему волхвов, угрожая в противном случае остаться у них на всю зиму. К нему привели связанных кудесников, и боярин спросил их:
— Зачем вы погубили столько людей?
Они ответили, мрачно потупляя взоры:
— Богатые прячут жито, и если истребить их, то по всей земле будет изобилие. Если хочешь, мы и пред тобою вынем у любой знатной женщины припасы из спины.
— Это ложь, — сказал Ян. — Бог сотворил человека из персти, и в нашем теле ничего нет, кроме костей, мяса и жил.
Волхвы возражали:
— Мы знаем, как сотворён человек.
— Как?
— Бог мылся в бане, вытерся тряпицей и бросил её с небес на землю. Тогда сатана стал спорить с ним, кому создать человека, и сотворил «его из этой ветошки, а бог вдунул в него бессмертную душу. Если человек умирает, его тело идёт в землю, а дух улетает на небо.
Ян был весьма раздосадован такими нелепыми словами.
— Поистине вас прельстил бес. Скажите мне, в кого вы веруете?
Они ответили:
— В антихриста.
— Где же он?
— Сидит в бездне.
Ян стал говорить волхвам о том ангеле, что возгордился паче меры и был низвергнут с небес в преисподнюю. Потом спросил:
— Знаете ли вы, что вас ожидает в будущем?
— Нас ожидает спасение, — самоуверенно отвечали волхвы.
— Нет. Прежде вы примете муку от меня, а когда придёт ваш час — смерть от бога.
Но кудесники смеялись над его угрозами.
— Наши боги говорят, что ты не можешь причинить нам зло.
— Лгут ваши боги.
Мятежники дерзко требовали:
— Ты нам не судия. Мы должны предстать пред князем Святославом. Только ему надлежит судить нас.
Видя, что волхвы не хотят покориться, Ян велел бить злодеев и вырвать у них бороды, обрекая их не только на жестокие муки, но и на великое бесчестие и надругание.
— Что говорят вам боги? — спрашивал воевода.
— Велят предстать пред князем Святославом.
По причине такого упорства Ян приказал привязать безумцев к ладейной мачте и вложить им в уста, наподобие конских удил, обрубки дерева. Отроки, шедшие берегом, тянули за верёвки, привязанные к этим деревяшкам, и так тащили ладью, разрывая рты волхвам. Когда приплыли на Шексну, Ян ещё раз спросил обречённых:
— А что ныне говорят вам боги?
— Говорят, что не быть нам живыми от тебя.
— Теперь они говорят истину, — рассмеялся жестокий Ян.
Волхвы стали умолять воеводу:
— Отпусти нас — и получишь множества добра.
Но Ян махнул рукой, и воины зарубили волхвов мечами, а тела их повесили на дубе. В первую же ночь медведь взлез на дерево и пожрал трупы. Так погибли обольщённые бесом волхвы, не предвидевшие своего смертного часа.
Почему вдруг вспомнился на зимнем пути страшный рассказ о том, что произошло тогда в Ростовской земле? Не потому ли, что вся жизнь была полна подобных бед и соблазнов — то мятежей и поджогов, то половецких набегов и гибельных засух? Князь иной раз удивлялся, что, несмотря на такие испытания, русский народ не уронил драгоценные жемчужины своей души в прах.
— трудился не покладая рук на нивах, строил прекрасные храмы и славил в песнях свою страну.
Ещё один знакомый образ возник из тумана прошлого. Это был надменный Ратибор, некогда тмутараканский посадник. Он говорил, беззвучно шевеля губами, убеждающе разводил руки и прижимал их к груди, в чём-то оправдываясь, как в ту ночь, когда хан Итларь доверчиво въехал в переяславские ворота… Мономах тяжело вздохнул. Однако перед ним уже стоял поп Василий, тот самый, что написал повесть об ослеплении князя Василька, читая которую с сердцем, преисполненным ужаса, люди до сего дня проливают слёзы.