Владимир Мономах
Шрифт:
Гордята рассказывал, что после смерти отца в 1058 году сыновья польского короля - Болеслав, Владислав и Мешко - разделили по отцовскому завещанию, как и на Руси, землю между собой. Сейчас они живут мирно, но неисповедимы пути господин, - все люди, а власть кружит человеку голову, долго Jin будет мир между братьями…
В уграх продолжается большая распря. Королем стал Бела I. Тетка Владимира Мономаха, бывшая венгерская королева Анастасия Ярославна, которую с таким "начетом провожали в угры еще до- рождения Владимира, бежала из тамошних земель вместе со своим сыном Шаламаном и ого женой. Беглецы укрылась во владениях германского императора
Германские послы уехали ни с чем, Русь не выступила против короля Белы.
И еще другие соседи - лукавьте и упорные греки стараются втянуть Русь в борьбу с папой римским.
Еще в 1054 году, через шесть месяцев после смерти великого князя Ярослава, в Константинополь явились ло-гаты паны во главе с кардиналом Гумбертом и положили иа алтарь константинопольского храма святой Софии отлу-чителытую грамоту. Отныне иапа проклинал византийских отступников, которые пе только отошли от истинных канонов веры и погрязли во всевозможных ересях, но и перестали признавать церковное главенство его, папы римского.
В ответ в том же храме Софии была возглашена анафема папским легатам. Раскол западной и восточной церкви, который давно ун-те подготавливался всеми делами и константинопольского патриархата, поддержанного императорской властью, и римского понтификата, отныне состоялся окончательно.
И теперь на Руст, зачастили посланцы из Византии с просьбой поддержать патриархат п битве с папой, а из Рима тпли увещевания на Русь, просьбы присоединиться в борьбе с отступниками от истинного лона христианской церкви.
Пока был жив Илларион, русская церковь с прохладой смотрела на эту распрю папы и патриарха, но теперь Илларион мертв, а новый митрополит Ефрем-грек, выходец из Константинополя, с утра до вечера печется об интересах" патриархата. Но вправду говорят, что духовные
пастыри лишь пасут христово стадо, а само оно принадлежит не им, а мирской власти. Изяслав с братьями давно ркшил не вступать в борьбу церквей и, если можно, пользуясь этой распрей, еще более возвысить силу и неза-иисимоетъ киевской митрополии. А грек? Ну что ж, грек пускай говорит что хочет. Давний союз с Константинополем эти разговоры лишь укрепляют, а все остальные дела решаются не в киевской Софии, а в великокняжеском дворце.
Мономах слушал боярина и вспоминал, что мать-византийка тоже говорила ему об истинности греческой веры и неправедности веры римской. Обо всем остальном она молчала, видимо, считала сына еще несмышленым. И только теперь, после рассказа Гордяты, Владимир стал понимать, что мать давно и упорно возбуждала в нем не-, пависть к латинянам.
Прошли праздники, торжественные стояния в Софии, пиры, охоты, и Всеволод с семьей стал собираться обратно в Переяславль.
Перед отъездом князь отправился к святым угодникам Антонию и Феодосию помолиться, очиститься душой, выслушать их мудрые речи. Сыну он сказал: «Поедешь со мной, посмотришь, как жикут и мыслят люди, ушедшие от. суеты мирской и посвятившие себя богу».
И пот они, отец и сын, стоят словно простолюдины в тесной, пахнущей сырой глиной пещере, а перед ними на лавке, сколоченной из неотесанных досок, сидит игумен Печерского монастыря Феодосии. У него седые волосы, коричневое, прорезанное глубокими морщинами лицо и светлые, ясные как у младенца глаза. Он сидит спокойно, и его худые руки недвижно лежат на коленях. На нем простая одежда из грубой шерсти.
Отец и сын встают перед ним на колени, и Феодосии молча кладет руки на их головы, и так они стоят перед. ним некоторое время, потом встают и садятся рядом с игуменом.
Тот говорит, что отца Антония они увидеть не смогут вот уже вторую неделю он молится п одиночестве в дальней пещере, но показывается ни ему, Феодосию, ни монастырской братии, монахи приносят Антонию лишь кусок хлеба и кружку воды - тем и живет преподобный.
Владимир в свои небольшие годы уже много был наслышан о духовных подвигах печорских отшельников и теперь во все глаза смотрел на игумена.
И об Антонии, и о Феодосии рассказывали удивительные истории, которые поражали маленького княжича, и он нередко вспоминал жизнь того и другого и плакал от жалости к ним и умиления.
Во все глаза смотрел маленький Мономах на чудесного игумена, а тот вел неторопливую беседу с князем Всеволодом и говорил вовсе не о божественных делах. Игумен просил рассказать ему, в мире ли живет Всеволод с братьями-князьями, спокойны ли торки и не пора ли нанести поганым удар; что думает князь о полоцком властелине Бсеславе и можно ли его позвать с собой в поход в дикое поле; как ведут себя половцы и где нынче кочуют они. Дивился Владимир такой осведомленности игумена, и казалось, что совсе не о нем, бежавшем от мирских дел, ходили по Руси рассказы.
В раздумье ехал Всеволод от игумена. Тот ясно ему сказал, что надо собираться в дикое ноле, что Изяслав давно уже хочет нанести удар торкам, навеки освободить от их набегов русские земли и надо помочь киевскому князю, что он, Феодосии, очень надеется иа его княжескую помощь и даже, если Всеслав полоцкий и Святослав черниговский не пойдут в поход, то пусть киевский и переяславский кттязья двинутся в поле со своими ратями.
Едва Всеволод волю л в свои хоромы, как за ним прибыл гонец от великого князя.
Изяслав повел с ним речь о том же, о чем еще пас назад говорил игумен Феодосии, - о совместном походе против торков. Братья условились действовать заодно, послать гонцов к Всеславу и Святославу.
Все лето 1060 года сносились князья гонцами и лишь к осени наконец договорились о походе. С севера в кош-том строю и на ладьях по Днепру двинулись рати великого князя Изяслава и Всеслава полоцкого; отдельно по берегу шла дружина Изяслава и отдельно дружина Всеслава. У впадения реки Трубеж в Днепр их ждали дружины Святослава черниговского и Всеволода переяславского. Впервые после смерти Ярослава Владимировича вся Русская земля поднялась в поход против кочевников. В киевском войске шли также дружины из Смоленска, Турова и Владимира-Волынского, в черниговском - воины из Тмутаракани и Мурома, в переяславском - отряды из Ростова, Суздаля и Белозора. Давно уже не собирала Русская земля столь большого войска.