Владимир Мономах

Сахаров Андрей Николаевич

И как всегда бывало в таких случаях, прежде всего Мономах обратился к именам страстотерпцев Бориса и Глеба. Сколько уже раз действо, связанное с их мощами, способствовало решению больших мирских дел, и кто из князей не пытался использовать имена убитых братьев в своих интересах.

Теперь, посоветовавшись с митрополитом Никифором, Святославичами, другими князьями, Мономах решил торжественно и всенародно перенести мощи Бориса и Глеба из уже ветхой деревянной вышгородской церкви в новый камеиттый храм их именц в том же Вышгороде.

В конце апреля в Киев съехались

владыки со всей Руси. Были здесь стольные тшзъя, Давыд и Олег Святославичи, их сыновья, владеющие черниговскими города-:. ми; сыновья Мономаха, епископы Феоктист Чернигов- у ский, Лазарь Переяславский, Даниил Юрьевский, которого недавно Мономах посадил в этом городе; игумены Прохор Печерский и Сильвестр Выдубицкий, прочие отцы церкви.

1 мая 1115 года при великом скоплении народа было освящение храма, а 2 мая в день Бориса и Глеба - перенесение их мощей.

Мономах шел первым за ракой сначала Бориса, нотой Глеба, а кругом давился парод, напирал, и было столь -страшное утеснение, что Мономах распорядился тут же'1;' метать в толпу мелкую монету и куски парчи; этим немного расчистили дорогу, ж?яестзие продолжалось.

Все шло хорошо до того часа, когда нужно было класть мощи на вечное захоронение.

Мономах предложил поставить их раки посреди церк-ви под серебряным теремом, Давыд и Олег желали но-. хоронить святых в коморе, в боковом приделе, где когда-то намечал это сделать их отец - великий кпязь Святослав.

Острая распря началась здесь же, в церкви, в присутствии всего причта. Святославичи готовились к этому пасу давно. В апреле 1113 года они не двинули свои дружины на Киев, лишь испугавшись широкого народного мятежа, охватившего многие города Руси. Потом было уже поздно: пришли половцы, и нужно было спасать и свои и чужие земли. Но их ненависть к Мопомаху крепла: за долгие годы Владимир, отступив в прошлом но раз от киевского престола, вес же нарушил лествицу Ярослава, сделал их изгоями, замкнул в пределах лишь своих черниговских земель. Теперь их сыновья, внуки и правнуки никог/!;а законно не сядут на киевский стол.

Святославичи спорили так, будто от того, где положат мощи, зависят дальнейшие судьбы Русской земли.

Распалился и Мономах. Он долгими годами, десята-. летиями давил в себе гнев и возмущение, ненависть и страх ради единства Русской земли, ради отца, ради детей, ради сестер, брата, ради самого ценного в его ЖИЗНИ - борьбы с половецкими набегами. И теперь, когда многое осталось позади, принесены такие жертвы и проделаны десятки боевых походов, когда Киев уже в его, руках, нужно было снова тихо улыбаться, хитрить, ждать,., ждать чего? Ему было уже шестьдесят! Его ще-. ки пошли красными пятнами, и он гневно понизил голос, и тот, сошедший почти до шепота, задрожал от ярости. Стало ясно, что на УТОТ раз Мономах не уступит.

Напряженно стояли рядом Мономаховы дружинники, схватившись за рукояти мечей, внимательно следя за своими противниками.

Дело решил митрополит Никифор, предложивший, кп-цуть жребий: церковь была против новой междоусобицы, которая могла обернуться неисчислимыми бедствиями для верхушки Русской земли.

Затихли спорящие стороны, поняв тайный призыв митрополита.

Выпал жребий Святославичей.

Эта последняя вспышка окончательно додорвала силы Олега. После пышных торжеств и пиров он вернулся в Чернигов к брату усталый и опустошенный и занемог.

1 августа он умер, а 2-го был погребен в Спасском соборе рядом с отцом - великим князем Святославом Яро-славилзм.

Весть о смерти Олега Мономах воспринял спокойно. Уже в Клеве было видно, что Олег не жилец - худой, сгорбленный, с серым лицом, он держался лишь своей неиссякаемой гордыней. Олег знал, и это знали все, что он оставался по старшинству первым русским князем, сыном великого князя, который правил в Киеве ранее Мо-помахова отца. Было видно, что в распрю около рак Бориса и Глеба он вложил последние душевные силы.

Теперь Олега нет, и с ним ушла в прошлое длинная пора привязанности и надежд, зависти и вражды, междоусобий и убийств, кажущегося смирения н неутоленной гордости.

Отныне, казалось, Черниговская земля была неопас-па, а горячее заполошное племя Ольговичей он сумеет держать в узде; старший из них, Всеволод Ольгович, уже при жизни отца послушно ходил в походы по указке переяславского князя.

И словно первой проверкой для Ольговичей стало приказание Мопомаха собираться к ранней весне 1116 года в новый большой поход в донские степи. Верный себе, Владимир решил вновь нанести упреждающий удар по старому врагу, добить окончательно донских половцев, потому что основные силы в недавнем половецком выходе в Русь были снова с Дона. Что касается приднепровских половцев, то они все больше увязали в войнах с Византией, откочевали к югу, вмешивались в распри бал-капских государей и меньше беспокоили киевского князя.

Готовились рати киевская, черниговская, переяславская, смоленская. Но все расчеты перечеркнул заратив-шийся минский князь. С севера пришли вести, что Глеб Всеславич вторгся в смоленские земли, разорил дреговичей, сжег Лучоск.

Владимир с досадой слушал сбивчивый голос запыхавшегося гонца, которого пригнал к нему сын Вячеслав. Снова Полоцк, снова племя Всеслава. Сколько можно Руси терпеть невзгод и напастей от заносчивых полоцких князей! Или мало жгли их города - Полоцк, Минск и другие, или мало людей угоняли в полон, отнимали княжеские и боярские пожитки? Нет, Теперь неймется Глебу.

Мономах ходил по палате, закинув руки за спину, круто повертываясь на каблуках, с нарастающим раздражением думал о том, что рушится начатое большой дело ца юге - новый поход в степь. Приходила мысль - немедля отомстить Глебу, стереть с лица земли его города, спалить нх, а самого в оковах привести и Киевский

Решив сделать это, Мономах тут же успокоился и уже не торопясь обдумал все заново.

Через некоторое время в Минск к Глебу выохало посольство с предложением о мире. Владимир просил Глеба уняться, покаяться, уйти из смоленских земель, жить и согласии. Мономах и прежде решил, что следует договориться со своим соплеменником, не затевать войны, не губить людей и городов, но разорять смердьих земель.