Владимир Мономах
Шрифт:
К вечеру этого дня в Софийском соборе митрополит Никифор вновь собрал киевскую верхушку. И вновь было решено просить Мономаха срочно прийти в Киев, спасать княжескую власть, спасать имение, святую церковь, монастыри, бояр, купцов от потока и грабежа, унять мятеж. На этот раз споров не было: и сторонники Изясла-вова корня - приспешники Святополковых сыновей, и люди Святославичей, и иные дружно согласились звать Мономаха - слишком дорого для всех могла обойтись распря в это трудное для знати время.
Вельможи вместе с митрополитом вышли на соборную паперть и обратились ко многим собравшимся там людям, уговаривая от имени всей Русской земли послать гонцов
Гонцы везли Владимиру короткое и грозное письмо от больших людей Киева, сохраненное позднее в летописи: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут па невестку твою и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».
Теперь, после этого второго приглашения, сделанного не только от киевской верхушки, но и от всего народа, Мономах решился. И все же, уже быстро собираясь в Киев, снаряжая дружину, он послал гонцов в Черпигов к Давыду ж в Новгород-Северскии к Олегу, сообщая новые подробности о событиях в Киеве, о двукратном его приглашении и своем решении взойти для уткшенил Русской земли на великокняжеский стол.
В тот же день переяславская дружина двинулась в путь.
20 апреля 1113 года переяславский князь подъехал к Киеву. Ему навстречу вышли митрополит, епископы, бояре, которые вывели, за собой своих людей, вовлекли в это шествие много народа. Сделать это было нетрудно. Мономаха в Киеве знали давно. Здесь он жил долгими месяцами и в юности, и в зрелые годы при отце, князе Всеволоде. Отсюда он не раз уходил в поход против полов-пев. Здесь стоял его дворец,, находился его домовой Вы-дубицкий монастырь, вокруг города лежали его дворцовые села, полные смердов, закупов, рядовичей; отсюда уходили в Византию ладьи с его, кпяжескими, товарами.
Приспешники Мономаха понесли по городу слух, что князь проведет правый суд и накажет мздоимцев. Волнения городских нетзоп стялтг утихать. А когда по киевским улицам при полном вооружении проехала княжеская дружина, мятеж окончательно стих. Стало ясно, что князь неспроста привел с собой сотни вооруженных всадников.
Мономах после встречи с горожанами близ киевских стен в город не въехал, а направился в княжеское село Берестов, потому что в Киеве было еще неспокойно. Кроме того, он хотел здесь, в отдалении от города, встретиться с верными ему людьми, допросить соглядатаев, выявить смысл народного недовольства и истинные причины мятежа. В город он должен был въехать утингателем и благодетелем, ибо не на один день, не на один год собирался он водвориться на Старокиевской горе и начинать ему, нарушившему Ярославову лествицу, следовало не с распрей, пе с войны, а с мира и согласия.
Наступил следующий день, а князь все еще сидел в Берестове. Стало известно, что в загородном княжеском дворце вместе с ним сидят новый киевский тысяцкий, его старинный друг Ратибор, белгородский тысяцкий Проко-пий, переяславский тысяцкий Станислав, видный боярин Олега Святославича Иванка Чюдинович, другие киевские и переяславские бояре и старшие дружинники. Здесь же вместе с ними сидят грамотеи-писцы и знатоки русских и греческих законов.
И лишь по прошествии нескольких дней,
Отныне резы были ограничены. «И уставили, - кричали глашатаи, - до третьего реза, оже емлот в треть куны1; аже кто возмет два реза, то ему исто2, паки ли возмет три реза, то иста ему не взяти». А это означало, что если человек, взявший долг, заплатил дважды свои резы, то оп обязан был возвратить и всю сумму долга, ко если он уплатил три реза, то есть уже вернул в полтора раза больше, чем взял, то долг ему по новому княжескому закону прощался. «Устав» говорил и о том, как брать резы с должников впредь: «Аже кто емлет по 10 кун от лета на гривну, то того пе отметати» 3, А ото означало, что теперь мздоимцам не разрешалось кабалить людей, как прежде, разорять их и волочить на правеж. Великие резы, лихоимание неправедное, мзды тяжкие были тем самым прекращены.
В тот же день в Киеве мятеж окончательно утишился, нашлись люди, которые побежали тут же славить праведный суд нового великого князя, но были и такие, которые лишь усмехались, говорили, что послабление вышло небольшое и должников, хоть и за меньшие резы, но по-прежнему будут кабалить богатые люди. Но для киевских бояр и воевод, для всех больших людей Русской земли эти разговоры были уже не страшны. Новым «Уставом» Мономах расколол чернь, привлек л а свою сторону тех, кто шел в кабалу, не сумев уплатить великие резы. Долг с mix был спят, и они благословили своего избавителя.
Но Мономах на этом не остановился. «Устав» был дополнен, и вскоре появились новые законы о закупах и рядовичах, смердах и холопах. Великий князь продолжал, пусть и в небольших размерах, облегчать тяжкую долю сельских зависимых людей. Теперь и закуп, если он заплатил дважды резы господину за взятый долг, уже не должен был третий раз отрабатывать на господской земле. Установил Мономах и другие законы, ограничившие закабаление смердов, закупов и других сельских жителей. Смердошобием назвали приспешники Мономаха эти законы.
Но сам великий князь хорошо понимал, что, вводя новый «Устав», он не только успокаивал селяы, по и помогал укрепить хозяйство сельских жителей, чьим трудом кормились и князья, и бояре, и дружина, и монастыри.
Облегчено было и положение холопов, кто больше всего бунтовал и вопил в апрельские дни 1113 года.
И вновь утишилась Русская земля.
Незадолго перед этим Владимиру Мономаху исполнилось шестьдесят дет.
Теперь он снова жил в великокняжеском дворце, но уже не как сын великого князя, а как хозяин Русской земли. В первые дни Мономах обходил давно знакомые палаты дворца, переходы, сени и словно вживался в эту новую жизнь, впитывал ее в себя, укреплялся этими новыми чувствами. Он стоял у окна, смотрел на залитые весенним солнцем улицы Киева, на веселую громаду Софийского собора, где ему отныне на всех торжественных службах надлежало занимать первое место там, на правых хорах, где обычно стояли Ярослав Мудрый, Изяслав, Святослав, его отец Всеволод, а еще совсем недавно Свя-тополк и где он долгими годами, жавшись в углу, к стене, наблюдал сильных мира сего, метался душой, царапал на стене слова-стоны своего сердца.